Проснувшись, я знаю, что Сибби еще не ушла.

Дверь в мою комнату прикрыта, из щели сочится серебристая полоска света. С кухни доносится тихий стук посуды, какой бывает, когда пытаешься не шуметь. Вдохнув глубже, я чувствую аромат ее любимого крепкого кофе. Столько утр в этой квартире звучало и пахло точно так же: Сибби собирается на работу, а я отсыпаюсь после рисования до середины ночи.

Но это утро совсем другое.

Проснувшись, я с горечью осознаю, что вчерашние события не были кошмаром. Зарываюсь в одеяло, пытаясь спрятаться от такого ужаса, в который превратился вчерашний вечер: ни слова от Рида, зато горы слов от чужих людей. Репортеров, забивших сообщениями мою голосовую и электронную почту. И клиентов, которые, видимо, просмотрели свои планеры на предмет скрытых посланий и нашли там то, чего я и не прятала. Одна из них уверенно заявила, что я зашифровала слово «изменница» на июньском развороте. Хотя я даже не знала, что она с кем-то встречается. Другая думает, что я спрятала «ботокс», и хочет узнать, обвинение это или предположение.

— А вот это неплохо, — сказала Сибби, пролистывая сообщения в моем телефоне, который взяла у меня, когда приехала. Но и это слово я не зашифровывала. И все же мне за многое следует ответить. И самой получить ответы.

Я медленно разматываюсь из клубочка, в который свернулась, и сбрасываю одеяло. Знаю, я не смогу вечно от этого прятаться, к тому же приезд Сибби достаточно мне это позволил.

Я набрасываю накидку на пижаму, тело ноет от усталости, отекшие веки сложно расцепить. Не знаю, во сколько я в итоге заснула, но я точно плакала: мы с Сибби лили потоки слез, лежа друг с другом в темноте, прямо как в наши девичники на двоих, только намного грустнее. Срывающимся полушепотом я рассказала ей все. О Риде с Эйвери и свадебной программе, о нас с Ридом и прогулках. Даже об «Л», обвившем мое сердце, и его истинном значении.

Она слушала, держа меня за руку. Когда я закончила, она сказала:

— Я ведь даже не знала, что ты с кем-то встречаешься. — Голос у нее тоже срывался. Затем она сжала мою руку и прошептала: — Прости меня, пожалуйста.

— Привет, Си, — хрипло произношу я, выйдя из ванной. Затем вяло плетусь к дивану и плюхаюсь на него. Прогресс минимальный, но это лучше, чем просто лежать в кровати.

Она в том же, что и вчера, лицо без макияжа. Когда я сажусь, она сразу же приносит мне стакан воды.

— Сначала вода, потом кофе, — говорит она, наверное, тем тоном, которым указывает что-то своим подопечным. Сейчас это даже не помешает. Я беру стакан и выпиваю. В основном потому, что очень хочу кофе.

— Спасибо. Ты новости смотрела? — Я пытаюсь встать.

Она останавливает меня рукой, но в глазах все еще полно сочувствия.

— Там ничего нового. Сиди тут. Я принесу кофе.

Она уходит, я отклоняю голову и прикрываю глаза, слушая ее движения в кухне, и тоскливо пытаюсь представить хоть какой-то план на сегодня. Список тех, кому надо позвонить — тех, кто жаждет со мной поцапаться, — кажется бесконечным, и даже пытаясь проработать его, я неизменно думаю о Риде. Поразительно, насколько разные эмоции теснятся в моем оплетенном сердце: невыносимая тревога за него, страх, что он в опасности, спрятан где-то и не может ни с кем связаться. И в то же время полное опустошение из-за всего, что он от меня прятал — не в работе, ведь ясно, что он обязан был все скрывать, но в личном плане. Что он рассказал кому-то еще о программе, о моих буквах. Что оставил меня в очень… очень рискованном положении. Совершенно незащищенной.

Он должен был мне сказать. Как-то, но должен был.

— Итак, — Сибби прерывает мои мысли. — Кофе, овсянка быстрого приготовления и побольше кленового сиропа.

Я поднимаю голову и принимаю завтрак, замечая, что она принесла мне довольно маленькую чашку. Я достаточно хорошо знаю Сибби, чтобы понимать: так она обо мне заботится — боится давать мне слишком много кофеина, когда я и так на нервах. Несмотря на печаль, при первом глотке губы у меня дрогнули в улыбке.

— Я вот что думаю, — начинает она, садясь рядом по-турецки. — Мы сделаем вторую линию. Позвоним твоим знакомым и дадим им новый номер, так что весь хлам будет идти на старый. Ты запишешь новую фразу на автоответчик — типа вежливого «иди в задницу». Я уже отключила комментарии в твоих соцсетях, но думаю, нам…

Она высказывает остальные идеи, и каждая из них хороша. Прямо как вчера, когда она только приехала: само сопротивление с телефоном в руке, отвечала на звонки краткими фразами, в зависимости от того, кто звонит. Клиентам говорила простое: «Я принимаю сообщения для нее». А репортерам, блогерам и случайным людям бросала быстрое: «Без комментариев», — и блокировала номер. Она даже родителям моим позвонила, хотя слава богу, мое участие в скандале далеко не распространилось. Сибби примчалась как супергерой, мой преданный защитник.

Я была благодарна за эту помощь. Но мне почему-то неловко слышать, как она говорит по телефону за меня. Может, я еще не скоро доберусь до худшего в моем списке дел на сегодня, но прямо сейчас один из пунктов надо решить:

— Сиб, — обращаюсь я к ней.

— Да? — Она невинно смотрит на меня неподведенными глазами, может, даже с удивлением, что я прервала ее. Сегодня утром и вчера вечером она та самая, прежняя Сибби. Не вежливая и отстраненная. А живая, смелая, решительная, как будто последних месяцев и вовсе не было.