Врач говорит, остались считаные дни до момента, когда я свижусь с дочерью или сыном. У меня просто в мыслях это не укладывается, ведь это так скоро… Приезжай, как только сможешь, буду рада тебя увидеть. Я уверена, что ты давно уже знаешь, кто должен появиться на свет, но постарайся изобразить удивление!

Заниматься садом последние пару недель стало совсем тяжело, однако Пласид клятвенно обещал, что лично будет следить за садовником. Надеюсь, он нашел человека с искренней любовью к цветам, – чувствую, с появлением ребенка на свет времени у меня не прибавится, а за мой любимый куст лилий сердце болит. Не вынесу, если с ним что‑то случится.

С нетерпением жду твоего ответа, а лучше – визита! Если сможешь приехать, попрошу Люси подготовить твою любимую спальню.

P. S. Ты бы согласилась стать крестной?

Твоя Лизетт»

10.08.1849

Люцилла раз за разом перечитывала письмо от сестры, хотя местами текст успел расплыться от слез. Руки ее тряслись, и, несмотря на ночную прохладу, ей не хватало воздуха.

– Я не приеду, Лизетт, прости, я не найду в себе таких сил.

Предчувствие скорой смерти сестры охватывало ее постепенно. Сперва Элизабет стала выглядеть болезненной и усталой, что никто, помимо Люциллы, заметить отчего‑то не мог. Затем щеки ее стали видеться впалыми, череп – обтянутым кожей землистого цвета. Страшным пророчеством мадам де Мартьер не делилась ни с кем даже в мыслях.

Картина кончины Лизетт обрушилась на Люциллу со всеми подробностями. Разразится гроза, все улицы затопит дождем, и упомянутый в письме врач просто не успеет доехать. Письмо полетело куда‑то в угол, Люцилла в бессилье свалилась на пол и обхватила колени руками. Мир вокруг куда‑то исчез.

«Ты ведь расскажешь мне правду, даже если увидишь в моей судьбе что‑то ужасное, да, Лу?»

– Извини, я даже сейчас об этом сказать не могу!

«О том, что твоя сестра за несколько часов истечет кровью, как подвешенная на крюк туша, а остальные будут слушать ее крики за дверью».

– Неправда… это вовсе не так! – Она попыталась подняться, но упала обратно. Не переставая задыхаться от слез, Люцилла руками вцепилась в трюмо, с трудом подтянулась и сквозь полумрак попыталась найти свое отражение в зеркале.

– Я ведь никак не могла ей помочь, я ничего не могла сделать! – прокричала она самой себе, но голос ее срывался и словно тонул в темноте.

– А ты разве пыталась,

Провидица?

* * *

Свое обещание Элизабет выполнила.

Письмо с сообщением о смерти родители получили в двадцатых числах месяца, когда успели минуть даже похороны. От последней весточки сестры Люцилла со слезами, казалось, выплакала все глаза и легкие. Круглыми сутками она оставалась подле родителей и, утешая их, не слышала даже своего голоса.

Она блуждала по ставшему каким‑то безжизненным дому. Дар вдруг ощутился ей последней возможностью вновь повидаться с сестрой. Все голоса в голове и ночные визиты малоизвестной родни заиграли по-новому. Люцилла готова была преклониться перед своей исключительностью, лишь бы вновь пообщаться с Лизетт. Узнать, что смерть далась ей без лишних страданий; что в месте, в котором она теперь очутилась, ее существование легко и беспечно; и что на сестру Лизетт зла не держит.

Люцилла всматривалась во мрак в своем же сознании. Кричала в населенную духами тьму в надежде услышать отклик сестры.

Но Элизабет не явилась ни разу. Кажется, помня свою глупую клятву, она не давала Люцилле даже намека, что слышит ее или находится где‑то поблизости. Постепенно лицо сестры стиралось из памяти. С трудом мадам де Мартьер вспоминала только голос и заливистый смех, но теперь и они звучали откуда‑то издали.

Она окончательно убедилась, что провидение для нее – не дар, а проклятье.

* * *

Больше пятнадцати лет Люцилла жила, не отличая яви от сна. Мелкие бытовые пророчества и их воплощения в ее голове превратились в единое месиво.

Женщина все еще занимала себя лишь чужими проблемами и распоряжалась домашним хозяйством. Во всем этом теперь не было искреннего порыва помочь – только привычка. Постепенно к мадам де Мартьер уже не так часто обращались за предсказанием. И пусть кончину родителей она восприняла довольно болезненно, их смерть не стала повторным ударом.

Дама достигла того, чего добивалась, – ее быт стал социально приемлемым.

А затем в одном из бесчисленных снов Люцилла посетила племянницу. Девочку, которую мадам де Мартьер видела раз в пару лет, когда приезжала почтить память сестры. Хелена всегда представлялась ей избалованной и с болезненно-истерическим нравом, ведь что в одиночестве, что окруженная сотней людей, она неизменно срывалась на крик со слезами. Женщина видела, что причиной тому – непонимание Пласида, как обходиться с единственной дочерью, которое с годами становилось лишь глубже.

В течение долгого времени Люцилла не знала, по силам ли ей помогать уже не казавшейся столь близкой семье, а потому редко гостила в их доме больше недели. Но мадам де Мартьер упустила из виду, что Хелена стала значительно старше. Избавившись от детских истерик, племянница выросла в нервозную девушку, которая за семнадцать лет так и не научилась общаться со сверстниками.

У Люциллы будто случилось озарение внутри озарения. Она резко проснулась, когда на часах было за полночь.

«Если я получила свой дар, то, возможно, могла бы его и отдать», – крутилось у нее в голове. Ведь теперь она знала, кому.

Теперь она не искала среди покойников образ сестры – сквозь непроглядную темень Люцилла пыталась воззвать к ее дочери. Она не знала, движет ли ею желание поскорее избавиться от дара или же вина перед Элизабет за то, что в свое время никак не смогла ей помочь. И даже рассказать о видениях не осмелилась.

Но передать дар племяннице не удавалось: Хелена не понимала языка символизма, на котором с ней говорили во снах. Гаданием на картах девушка тоже не овладела. Вопреки стремлениям мадам де Мартьер, Хелена не унаследовала способностей – это оказалось попросту невозможным.

Объяснения Люциллы себе самой, для чего она во все это впуталась, становились все более сбивчивыми. Она с дрожью в руках строила башню из всех гадальных карт, лишь бы более к ним никогда не притрагиваться. Мадам де Мартьер погружалась в свои кошмары все глубже, пересказывая племяннице сны в собственном сне.

«Хочу от сердца говорить людям, что у них все будет хорошо. И не знать при этом, что произойдет на деле».

Короткий век Элизабет прошел в блаженном неведении, и годы спустя Люцилла уверилась, что истинное счастье именно в этом. Она мечтала о