— Как вы могли заметить, брак с леди Дианой… Не сложился. И уверен, вряд ли сложится. У меня нет ни желания, ни намерения продолжать этот фарс, которым и были эти отношения всё время. — Раздался голос Генриха.

— Я рада, что вы пришли к такому выводу, лорд Генрих, — произнесла я, входя в комнату.

— Вы подслушали наш разговор? — возмутился граф.

— Боюсь, что ваш разговор слышала не только я, но и все, находящиеся в этом доме. А также жители двух окрестных улиц, если они конечно не затыкали себе уши, — присела я за стол.

— Вот как, — постелил салфетку себе на колени граф. — И что тогда вы скажете о намерении моего сына?

— Вы о желании лорда Генриха занять место офицера? — уточнила я и продолжила после кивка графа, но обращалась только к самому Генриху. — Лорд Генрих, вы понимаете, что офицер, это не просто набор определëнных знаний, владение клинком и знаки отличия на кителе? От офицера зависят и жизни, и судьбы тех, кто будет у него в подчинении и просто рядом. Это ответственность! А вы до сегодняшнего дня, по крайней мере насколько мне известно, желания связать свою жизнь с военной службой не проявляли. После окончания академии вы решили выбрать путь рантье и жить за счёт того, что принадлежало вашей семье. Не знаю, известно ли это вам, но офицер, это не должность, это призвание.

— Мне-то это хорошо известно, — приподнял одну бровь в жесте насмешливого удивления Генрих. — А вот откуда это известно вам?

— Сказал как-то очень значимый в моей жизни человек, — быстро произнесла я, чувствуя, как сердце заходится в бешеном ритме.

Я прекрасно знала и помнила именно этот жест. И эту усмешку, часто его сопровождающую. Я умела угадывать оттенок эмоции, что заставлял эту бровь приподниматься. Я видела этот, словно передающийся по наследству, жест у внучки и всех троих сыновей. Генин жест.

Мысли понеслись галопом. И взять себя в руки стоило огромного труда.

— Вздор! Мой старший сын никогда не был склонен к пустой философии, — напомнил мне об опасности моего положения старый граф.

— Знаете, ваша вера в степень моей увлечëнности вашим погибшим сыном, сильно преувеличена, — зло ответила я.

— А вы хотите сказать, что не были в него влюблены? — в голосе графа прозвучала насмешка.

— Я могу даже поклясться, что никогда не была влюблена в вашего старшего сына. И что он меня вообще никогда не интересовал ни в каком качестве! — позволила я себе перестать на секунду быть леди Дианой.

А я как никто другой знала, что меня ни один мужчина, кроме моего мужа не интересовал. Даже кавалеров времён начала студенчества я помнила весьма смутно, зато могла в мельчайших подробностях восстановить каждую встречу с Генкой, каждый разговор.

— Тогда я не понимаю, что помешало вам с моим младшим сыном быть в нормальных супружеских отношениях? — искренне удивился граф.

— Не думаю, что я та, кто должен был вам это рассказать, — решила отделаться от неприятной беседы я. — В любом случае повторюсь, лорд Генрих, я рада, что вы, как и я, не считаете нужным более сохранять видимость брака. По моему поручению, ювеналами моего отца и деда подано ходатайство о расторжении нашего брака. Сам процесс займёт много времени, но думаю, что к осени вы сможете вступить в ряды экспедиционного корпуса уже без брачных обременений. Если конечно не передумаете.

— Думаете, служба на границе империи способна меня напугать вот до такой степени? — усмехнулся лорд Генрих.

— Думаю, что если вы действительно чувствуете в себе призвание к службе и понимаете всю сложность этого пути, то армия Империи приобретёт достойного офицера, — я не ощущала желания конфликтовать с почти бывшем мужем. — В таком случае, только жаль, что вы так долго противились самому себе.

— Может и вышло всё… Так неправильно, потому что я не на своём месте? — совсем по доброму улыбнулся мне Генрих.

В памяти Дианы я не нашла ни одного воспоминания, где между ней и Генрихом не чувствовалось напряжения и злости друг к другу. Лорд Генрих никогда так тепло и искренне не улыбался своей жене, как сейчас, в момент, когда я, выдавая себя за леди Диану, объявила о разводе.

Глава 41

— Эти озарки, — произнесла какая-то там графиня, чьë имя я даже не запомнила. — Должны сразу учиться пониманию своего места и надлежащему поведению.

Женщина была уже в годах, далеко за пределами широко известного в моей прошлой жизни «бальзаковского» возраста. Леди страдала отдышкой и излишним весом, а странный серо-жëлтый оттенок кожи намекал, что и с желчью у леди не всё хорошо. Глядя на неё, я почему-то вспоминала нашу Марию Борисовну, хозяйку у которой я была на постое, а потом считала судьбой подаренной родственницей. Она тоже была пышной, но было в ней что-то, что заставляло улыбаться ей в ответ. Может, всегда горящий интересом взгляд, может, улыбка. А может, удивительное ощущение тепла, которое всегда накрывало уютным одеялом рядом с ней. А тут…

Пустой взгляд лежалой рыбы, постоянно брезгливо поджатые губы, от чего только опускались уголки губ и становились глубже носогубные складки. Эта леди старела некрасиво. Помню, когда Аля впервые читала «Горбуна из Нотр-Дама» Гюго, её буквально поразила фраза об одной из героинь. Что это были старые развалины, но развалины Колизея. Вот здесь было с точностью до наоборот. Старый деревенский сарай всё пытались выдать за особняк. Но под всей отделкой и штукатуркой по-прежнему оставался сарай. Не спасали ни дорогое платье, ни драгоценности, ни слой косметики. Хотя последний не просто не спасал, а ещё и усугублял положение. Толстый слой белил забивался в морщины, и при любом, малейшем движении практически шёл трещинами.

— Честно говоря, дорогие леди, — продолжала между тем графиня, отставляя в сторону чайную чашку. — Меня искренне возмущает это положение дел. Нас вынуждают заботиться и тратить часть семейных состояний на содержание будущих любовниц собственных мужей! Давайте называть вещи своими именами. И я просто требую, что раз уж мы должны терпеть нахождение этих девок в своих домах, то они хотя бы должны быть воспитаны надлежащим образом. Ни у