Она даже сладкая. Это что-то неповторимое.

– Потому что вы мне душу вынули! Потому что слепой идиот! Потому что к шайтану. Вы. Пошли!!!

Она переходит на крик, чеканит слова и сжимает кулаки. Даже в темноте вижу, как блестят глаза. Это слезы. Она зло ведет по лицу рукавом.

Я мог бы хладнокровно заключить: ее спокойствие оказалось показушным. Но где я и где хладнокровность?

Айка не сбегает, а оглядывается. Что-то находит. Куда-то идет. Зачем-то лезет на полку и достает оттуда чашку.

Взвешивает в руках, произносит:

– Это моя! – Замахивается и бросает.

Увернуться мне не сложно. А вот не охуеть – немного…

Чашка летит мимо, я выравниваюсь. Заводить её сильнее не надо, но как себя остановить? Просто праздник для моих чертей…

Кривлю губы, покачиваю ладонью в воздухе. Мол, неплохо, но…

Тянусь за стаканом с виски и делаю еще несколько глотков. Предлагаю ей, Айлин же очевидно ошарашена. Смотрит на меня, на стакан, снова на меня…

– К шайтану, значит, пошел, да? Точно я? Никого больше послать не хочешь?

Что хочу услышать – сложно сказать. Как и признаться в том, что сознательно завожу ее сильнее.

Айдар, блять… Ну Айдар…

Раньше переговоры с собой всегда заканчивались в пользу разума. Сегодня… Вряд ли.

– С вас начну…

Айку болтает между перепугом и такой же неконтролируемой злостью, как и у меня скопилась на нас с ней.

– Ну давай, начинай… Одной же явно мало…

Возвращаюсь на исходную и развожу руками.

Правда в том, что она больше в жизни себе такого не позволит. Никто не станет терпеть. Ни один мужик. Не с ее, блять, счастьем. Но мне не жалко.

Я вижу во взгляде Айки сначала удивление, потом испуг, потом азарт.

Она снова тянется за чашкой. И хуй его уже знает, её это или моя.

Вторая летит точнее. На самом деле, прямо-таки метко. Попадет в лоб – вырубит. Я уклоняюсь. Айка сначала рычит, потом пугается. Это когда мой взгляд ловит.

Темный, наверное. Плохой, наверное. Но это не злость. Охота.

– Еще будешь? – Спрашиваю, провоцируя. Чувствуется, что она хочет, но мотает головой. – Чашки кончились? – Сжимает зубы в ответ на попытку взять на слабо.

– Пусть в вас бросают те, кого вы трахаете… При жене… Понятно? – Произносит с надрывом, который звучит уже не впервые. Меня обжигает чужими чувствами. Я по жизни ни черта не эмпат. Считывать умею, а вот на себя перенимать… Иногда кажется, что в принципе только с ней.

И вот опять.

Я вижу, как на глаза наворачиваются слезы. Малышку качает. Она разворачивается и делает шаг за шагом к двери.

Она поступила глупо. Не послушалась, когда я предложил перенести разговор. Сейчас пришло время для моей мудрости, но ею пахнет слабо.

Шагаю наперерез. Она бросает быстрый взгляд. Ускоряется. Совершает ошибку. Она заяц, а я-то серый волк. Просто сказать не успел.

Сжимаю кисть в дверном проеме. Дергаю назад.

За плечи, плотно в стену. Близко-близко. Тесно-тесно.

С красивых, сочных губ – отборная крымскотатарская ругань. Тянусь к ним. Хочу до одури. А она не дает. Упирается в плечи. Сжимает. Дышит так, что за сердце ее страшно. Хотя у самого… На самом деле, уже в штанах.

– Не смей!!! – Она изо всех сил пытается оттолкнуть. Лицо отворачивает, выгибается. Только вместо того, чтобы справиться, сильнее заводит. Я грудью чувствую её грудь. Помню остроту сосков. Рот полон слюны. Своей. А хочу её.

Айка уворачивается, я меняю фокус внимания. Прижимаюсь губами к необдуманно открытой шее. Легонько втягиваю кожу. Чувствую дрожь. Со страхом ее не спутать. Это другое. Наше общее.

Только это ничего не меняет. Сопротивление сильнее. Она бьется затылком о стену, запрокидывая голову. Дышит вверх и туда же причитает, пока я чуть приседаю, ползу ладонями по ткани, сжимаю два полушария… Скучал по ним…

Не делаю больно, но и стон удовольствия, как в прошлый раз, в ответ не получаю. Айка всхлипывает и бьет по плечам.

– Не смей меня касаться после них. Не смей!!! – Ногтями впивается в мои запястья и пытается отодрать. Я даю. Только после этого наши руки взлетают вверх. Фиксирую над головой, а сам нависаю. Смотрю вниз. Наверное, не выйдем уже, пока не выясним.

– После кого, Айлин?

– Любовниц своих! Думаешь, я слепая? Идиотку замуж взял? Ты ими пахнешь постоянно! Ты бы хоть руки помыл! Я вас ненавижу всех! Вы только то и можете, что путаться с кем-попало. И вам всё равно, что кто-то вас любит! Ждет кто-то! Вам всё равно, что вы раните и предаете! Я полезной хотела быть. Думала, ты рассмотришь. Оценишь, а ты…

– Полезной хочешь быть? Будь. Хочу тебя трахнуть. Дашь?

Это удовольствие садиста, но я его получаю. У Айки увеличиваются глаза. Грудь вздымается сильнее. Она забывает на секунду и о сопротивлении, и даже об обидах. Ноздри раздуваются. Глаза чуть влажные, но это почти высохшие слезы. Пару секунд назад себя от души жалела, теперь меня раскатать хочет. Так-то лучше. Только я-то не шутил.

– Разведусь с тобой и трахай, кого хочешь… – Шипит яростной кошкой. Могла бы – и по лицу заехала, наверное. Но я не даю. Улыбаюсь, наверняка сильнее задевая.

– А тебя? – шепчу на кураже. У нее и без того глаза горели. А теперь – пожарища.

– Умру скорее, – пытается выкрутить запястье, я сжимаю сильнее. К лицу тянусь, она отворачивается. Вжимаюсь носом в щеку. Прикусываю подбородок. Она снова дрожит. Нравится ей. Нравится, блин. – Нормального найду… Не такого, как вы… Не мудака… – Убеждает себя. Успокаивает.

Только… Не найдешь ты, блять, никого… В ближайшее время так точно. Чувствую, как планы меняются.

– Так значит, я других трахаю, а ты меня дома ждешь? – Спрашиваю на ухо. Не вижу, но чувствую, как щеки вспыхивают. Хочу услышать «да». Не услышу, конечно, но пойму.

– Сами себя ждите.

Упрямая такая. Не к месту, но улыбаюсь. Она зажигает. Из злости и пустоты производит тепло. Не сдержавшись, целую в скулу. Снова против. Бесится.

Отпускаю её руки – она их тут же в плечи и толчок.

Затылок – в стену. Всё даю. Только не с концами уйти. Отдаляюсь, в глаза смотрю. Обиды меньше не становится. Желания говорить тоже.

Ну