Я напрягаюсь при случайном упоминании имени моей матери. — Ее там точно не будет?

— Какая жалость. — Монти машет рукой. — Мы повеселимся и без нее.

Мы с Саммер обмениваемся взглядами. Она не знает и половины того, что сделала со мной моя мать, но она понимает. Я никогда не делилась с Монти ничем из этого. Он знает только обычные жалобы — какая она властная. Грубая. Полный сноб. Все черты, которые он считает достойными восхищения.

Найдет ли он восхитительным ее статус убийцы, совершившей попытку убийства?

Я надеюсь, что нет.

К тому времени, когда наше обеденное свидание закончилось, было уже далеко за три часа. Монти пьян в стельку, а Саммер готова вздремнуть.

А мне не терпится вернуться домой и подготовиться к приходу моего парня с работы. С работы, которую он не хочет обсуждать со мной, что только делает ее еще более интригующей. Мой скрытный Спенсер. Но я не могу судить.

Я такая же скрытная. Хотя уже не настолько. Я открылась ему, и я надеюсь, что со временем я смогу заставить его открыться мне.

Может быть.

Глава 24

Сильви

Прошлое

Я лежу в своей кровати, рядом со мной Спенс. Он длинный, долговязый и такой невероятно теплый. Несмотря на жар, как от печи, исходящий от него, я дрожу, натягиваю одеяло до подбородка, чтобы спастись от холода, но это бесполезно.

Я промерзла до самых костей.

— Хэй. — Он обнимает меня, его сонный голос освещает меня изнутри. — Ты дрожишь.

— Холодно, — признаюсь я, прижимаясь к нему поближе.

Поздно вечером он приходит в мою комнату в школе Ланкастер, и мы лежим в кровати, обнимаем друг друга и разговариваем. В перерывах между поцелуями, то есть. Не могу забыть о поцелуях.

Он пытается сделать так, чтобы они развивались дальше, и какая — то часть меня хочет этого.

Но есть и другая часть меня, которая боится выйти за рамки поцелуев. Это означает, что мы становимся ближе, а когда ты становишься ближе к кому — то, у тебя не должно быть никаких секретов.

У меня их целая тонна. Каждый из них заставил бы его убежать от меня. И я бы его не винила.

Вот почему я держу свои секреты при себе. И почему я не позволю ему отнять у нас то, что у нас есть. Это страшно.

Он пугает меня.

Нет, мои чувства к Спенсеру пугают меня. Я никогда не заботилась о ком — то больше, чем о членах семьи, и большую часть времени я едва могу их терпеть.

— Часть твоей проблемы в том, что ты такая худая, — наставляет он, заставляя меня чувствовать себя ужасно. — Ты не ешь, да?

Я прижимаюсь к нему, мои глаза закрываются, когда он обнимает меня. — Я никогда не голодна.

— Ты сказала об этом врачу? — Он знает все о моих визитах к врачу с мамой. Хотя я не думаю, что он понимает, как часто я хожу к ним, и как много я вижу.

— Да, — лгу я, мой голос приглушается из-за его груди. Каждая часть Спенсера твердая. Настоящая. Основательная. Нет никого другого, с кем бы я чувствовала себя в безопасности. Ни с одним человеком в этом мире, кроме Спенса.

— Я беспокоюсь о тебе. — Он проводит пальцами по моим волосам, и я замечаю беспокойство в его голосе. Ему не все равно. Возможно, слишком сильно.

Но это неважно. Я приму любую частицу его заботы и чувства ко мне и буду наслаждаться этим всегда. Я не знаю, сколько еще пробуду в этом мире, и боюсь, что эти моменты иссякают. Скоро меня не станет.

И Спенсер будет жить дальше.

Эта мысль слишком болезненна, чтобы ее обдумывать, поэтому я выбрасываю ее из головы.

— Могу я тебе кое в чем признаться? — спрашиваю я его, мой голос затихает в тишине комнаты.

Он переворачивает нас обоих так, что мы лежим на боку, лицом друг к другу. — Скажи мне.

Я делаю глубокий вдох, желая выложить все свои настоящие секреты.

Моя мать ненавидит меня.

Контролирует меня.

Я почти уверена, что она пытается меня убить.

Вместо этого я говорю что — то другое. Что — то бессмысленное и ожидаемое от взбалмошной, безрассудной Сильви Ланкастер.

— Когда я выйду замуж, я хочу надеть красное платье.

Я чувствую, как он улыбается. Это моя любимая черта в Спенсе. Когда он счастлив, он дает знать об этом всему миру. Он не скрывает свои эмоции, как я.

— Я не думаю, что твоя мама одобрит это.

— В этом — то и дело. — Я поднимаю голову, чтобы посмотреть в его темные глаза. — Я бы надела красное, чтобы разозлить ее.

— Как насчет черного? — Он поднимает бровь.

Я качаю головой. — Она бы этого ожидала. Возможно, она даже притворится, что ей это нравится. А вот красный? Она бы его возненавидела. Это один из ее наименее любимых цветов.

— Я никогда не видел, чтобы ты носила красное.

— Из — за моей матери.

— Она контролирует, что ты носишь?

Она контролирует каждый аспект моей жизни.

Но я этого не говорю.

— Однажды я наткнулась на фотографию в интернете. Красивая блондинка сидит на стуле в окружении группы дебоширов в утренних нарядах. Правильные пальто, шляпы и серебряные кокарды. На ней было великолепное, яркое красное платье с такой же красной фатой. В руках у нее были красные розы и зеленый плющ. Красные розы в ее волосах. Боже, это было потрясающе. — Я сжимаю губы, чтобы заставить себя замолчать. Я бредила. А ему все равно.

Хотя я говорю о свадьбе. Ему шестнадцать. Мне пятнадцать. Мы никогда не поженимся. Я даже не думаю, что доживу до двадцати.

— Что это была за женщина? — спрашивает он после того, как я молчу по крайней мере минуту.

— Какая — то британка, которая вышла замуж за поп — звезду в середине восьмидесятых. Неважно, кто это был, просто это платье. Когда — нибудь я выйду замуж, и на мне будет копия этого платья, — яростно говорю я.

— Даже если твоя мама будет его ненавидеть?

— Особенно если она его возненавидет.

Его пальцы скользят под мой подбородок, наклоняя мое лицо вверх, чтобы его рот оказался на моем. Поцелуй перехватывает мое дыхание. Не из — за его интенсивности, хотя это несомненно восхитительно.

В нем есть эмоции. Глубина, которую я, кажется, никогда раньше