сознании, в моей душе Кобзон прочно и навсегда занял место еще с самого детства, с той поры, когда я даже не знал имени человека, исполнявшего «Морзянку», «Бирюсинку», «И опять во дворе». А самое сильное впечатление произвела песня «Куба — любовь моя». В одном из телевизионных концертов ее исполнял мужественный бородатый певец в военной форме с автоматом в руках. Я хотел быть похожим на этого человека, быть таким же сильным борцом за свободу народа Кубы, даже попросил родителей купить мне автомат и играл во дворе в защитника всех угнетенных. Слушая эти песни, я с малолетства черпал и впитывал в себя по крупицам изысканный вкус и величайшее достоинство, присущие творческой манере Иосифа Дывыдовича.

Концерты, встречи, совещания, заседания в Государственной думе, записи в студиях… Порою я задавал себе вопрос: «А отдыхает ли он?», потому что даже в компании друзей, во время застолий, он все равно работал: пел без устали, был непревзойденным тамадой, тут же мог решать житейские и людские проблемы и государственные задачи — в этом весь Кобзон, для которого не существовали слова «потом» или «еще успею». Он все делал сразу и четко, не откладывая на завтра.

Когда мы работали с ним над каким-нибудь проектом или концертом, он дотошно и вдумчиво вчитывался в то, что я ему предлагал как режиссер. Особенно ярко это проявилось при создании цикла военных музыкальных спектаклей «Письма с фронта». Я придумал историю, что «письма с фронта» — это все, что пришло к нам из той далекой жизни: не только треугольные конверты, но и вещи, награды, документы, воспоминания, песни, стихи, хроника… Иосиф Давыдович подробно обсуждал сценарий концерта, тщательно и бережно подбирал материал, работал над каждой фразой, каждым словом.

Мы создали с ним несколько программ, посвященных Великой Отечественной войне, и я видел и чувствовал поистине святое отношение Иосифа Кобзона к памяти о Великом подвиге наших людей, подаривших мир будущим поколениям. Кобзон пел песни военных лет, а драматические артисты — Сергей Шакуров, Элина Быстрицкая, Владимир Гостюхин, Валерий Золотухин — играли сцены и отрывки из военных спектаклей, читали стихи и письма бойцов. И с каждым из них Кобзон мог подолгу репетировать, вновь и вновь отрабатывая верные интонации, эмоции, переходы от текста к песням.

Меня всегда поражало его отношение к жизни, ко всему, что его окружает. Он был абсолютно бескомпромиссен, мог честно и прямо сказать людям в глаза о том, что ему не нравится.

Это большое счастье, что мне довелось дружить с этим человеком — не только блистательным артистом, но и подлинным гражданином своей страны. Не проходило ни одного значимого политического события в нашей стране, в котором не принимал бы участие Кобзон. В одном из интервью Иосиф Давыдович сказал, что всегда стремился быть первым — и в горячих точках, и на Дубровке, и на БАМе, и на эстраде: это был принцип его жизни, которому он не изменял никогда.

Можно сказать, что с его уходом страна осиротела. Кобзона не заменит никто. Нам же остается хранить и беречь память о нем…

Юлий Гусман

режиссер театра и кино, телеведущий, заслуженный деятель искусств РФ

Мы общались с Иосифом Давыдовичем в течение 55 лет. Так вот главное качество его было — делание добра. Казалось, что ему было дело до каждой проблемы своих друзей, своих родных, своих товарищей по работе, своей команды. Как он успевал, откуда брал нравственные силы? Будучи уже больным, уезжал куда-то из Москвы, возвращался с гастролей, чтобы сжигать себя для других, раскрывать крылья, пытаясь прикрыть собой слабых, а иногда и беззащитных. Это поразительно!

Я бы не хотел быть пафосным и излишне поэтичным, метафоричным. Скажу просто, что я всегда и всюду видел его веселым, оптимистичным, жизнеутверждающим, любящим жизнь, и жизнь ему отвечала тем же. Он любил свою жену, детей, внуков. Есть песня «Я люблю тебя, жизнь», которую он пел, — это не просто слова. Он не мог не протянуть руку, когда нужна была помощь, он не мог не подставить плечо, когда нужно было опереться. Он не мог не приехать, не поздравить, не помочь всем людям, которые нуждались в поддержке. Я помню множество потрясающих историй, которые происходили просто на моих глазах.

А как он говорил тосты, как пел на всех праздниках, юбилеях, именинах, где его просили! С тем же удовольствием, энергетикой, наслаждением, что и на сцене.

Кобзон пел очень часто на нашей премии «Ника». Помню, была одна из первых церемоний в Доме кино, когда ничего еще не было отлажено, когда мы не имели каких-либо серьезных декораций, световых спецэффектов, когда все делалось на живую нитку. И вот Кобзона пригласили, чтобы он вручил премию. Он вышел, сказал какие-то очень хорошие, светлые слова, передал статуэтку Ники. А его просят: «Пожалуйста, спойте одну или несколько песен». Конечно, о чем говорить!

И вот он спел песню. И вторую. Браво! Спел третью. Я стоял в кулисах, делал, как обезьяна, какие-то движения, знаки. Потом четвертую… Не хотите ли еще? Да! В тот вечер Кобзон спел девять песен. На десятой песне, когда он опять спросил, не хотите ли еще, я стал чуть ли не вытаскивать его за ноги со сцены. Зал орет — а-а-а! Он нарушил распорядок, сценарий. Но это было счастье, потому что от него шла такая позитивная энергия добра и волна высокой культуры, музыкальной и человеческой. Это была чистая радость.

Рекордов Иосифом поставлено много. Вот, например, один из его юбилеев, по-моему, это было шестидесятилетие, в концертном зале «Россия», где сейчас находится парк Зарядье. Пришло двенадцать тысяч человек, зал полный. Он пел один, не так, как сейчас выходят на сцену коллеги, друзья юбиляра, поздравляют. Он пел, пел. Весь репертуар. А он у него бесконечный, тысячи песен. И он пел, пел. В час ночи закрывали метро. И часть зрителей ушла, чтобы успеть. Остались только те, у которых есть машины и возможность поймать такси, и те, кто уйти не может, — главный режиссер театра, друзья.

Нас осталось человек четыреста-пятьсот. «Ну