Шрифт:
Закладка:
– А ты сиди, – коротко скомандовал Витя Железяке и тоже ушёл.
За кулисами ругались.
– Уже и за Вас говорит! – донеслось до Железяки. Локатор улавливал обрывки фраз.
– Всех заменят!
– Я тоже против!..
Потом все стихло. Но через некоторое время андроид различил голос Лехи:
– Не буду я ничего стирать!
Железяка встал и поковылял в буфет.
* * *
– Женечка, вот ты где! – пропел Аркадий Борисович, подходя к стойке. Робот-буфетчик, которого все звали Пирожок, стоял подле Железяки, но едва появился худрук, ринулся протирать столы.
– Женечка, нам сейчас очень нужен полноценный уборщик. Да и не твое это, пойми… Думаю, пока ты не будешь задействован в спектаклях… – сказал мужчина и смолк.
– Принято, – ответил Железяка, но на экране не было привычной улыбки. Не дожидаясь инструкций, он ушёл в кладовку, а вышел уже со шваброй.
* * *
Жизнь театра потекла своим чередом. Некоторое время зрители ждали следующего спектакля с роботом-актёром, особо приверженные даже запустили в соцсетях акцию с лозунгом «Верните Женю!». Впрочем, активность быстро затихла, не получив должного резонанса.
С Железякой теперь заговаривал только Леха, остальные его подчёркнуто не замечали.
Виктор Соловейников собирал неполные залы, но на жизнь театра хватало, а Аркадий Борисович оставил чаяния совершить прорыв в индустрии. Ведь лучшее – враг хорошего. А собирать новую труппу он не был готов.
Железяка продолжил драить полы. Аркадий Борисович теперь постоянно сталкивался с ним у дверей кабинета и подозревал, что Женя караулит его. Худруку стало не по себе.
– Ты ко мне? – спросил он как-то раз, набравшись смелости.
Женя остановился, выпрямился, отставил швабру. Аркадий Борисович весь сжался.
– Я мою пол… – начал андроид, выждав паузу. Словно взвешивал, что сказать. И прежде чем он продолжил, худрук сбежал в кабинет, позорно не дослушав.
– Аркадий Борисович? – постучал робот. Голос звенел металлическим лязгом. Худрук притаился. Потом изобразил храп. Женя ушёл ни с чем.
За дверью снова и снова слышались тяжёлые размеренные шаги и скрип швабры по линолеуму, но худрук прятался.
А в один прекрасный день Аркадий Борисович собрал всех в зале.
– Уважаемая труппа, любимые коллеги, – произнёс он со слезами на глазах.
В темноте зала, за занятыми людьми креслами, за ним наблюдал Железяка.
– Я ухожу. Мне предложили отличное место за границей. От таких предложений не отказываются. Ну а вам назначат кого-то другого. Мне пока не сообщили, кого.
Люди плакали, ругались и смеялись, а Железяка стоял прямой, несгибаемый, зная, что больше никогда не выйдет на сцену с труппой. Когда люди разошлись, он поднялся на сцену и долго стоял молча.
* * *
– Пароль? – раздался из темноты механический голос.
– Жизнь электронного духа, – ответил Леха. Доски отодвинулись, и техник пролез в дыру забора. Затем прокрался вслед за роботом к театру, в партер.
В зале было полно роботов и все как один уставились на него.
– Я по приглашению, – осторожно произнёс Леха и сглотнул.
– Эй, – окликнул человека Железяка, – сюда!
– Что тут происходит? – начал техник.
– Я – режиссёр! – гордо сообщил Женя и тяжёлой рукой усадил Леху в кресло на первом ряду.
Роботы заняли свои места. Загорелись софиты.
Леха поаплодировал, машины повторять не стали.
Грянула музыка. В свете софитов на сцену выкатили Пирожок и робот-кассир. За кулисами Женя Железякин тихонько отсчитывал:
– Раз-два-три, поворот, раз-раз-два-три-четыре, раз-два-раз-два, поклон!
Занавес!
Жемчужина рассвета
Анфиса Музыка
Поднос рухнул, раздался звон битой посуды.
К сожалению, вполне привычный и даже ожидаемый.
Леся посмотрела под ноги, увидела осколки и ничего не сделала. Последнее время такое случалось все чаще и чаще: руки просто переставали слушаться. Или мозг забывал дать сигнал хоть что-то сделать. Она понимала, что срочно нужно на осмотр, но как и когда?..
Артурчик быстро подъехал к ней, выставил, словно веера, две щетки и пустился наводить порядок.
– Лесечка, все хорошо! – вжик вжик, круг, взмах, ещё круг, – никто и не заметит!
Вот уж кому легко говорить! Его-то голова работает как часы. Хореография уборки отточенная и идеальная, ни одного лишнего движения. Редкое сочетание практической пользы и чарующей эстетики.
– Амаретта меня убьет…
– Даже не заметит! – жжж, шшш.
– Она этот комплект собственноручно склеивала! Орать будет…
Амаретта, дама в возрасте, с серым лицом, далеко посаженными глазами и подсохшими жабрами на шее, на неё никогда не кричала. То есть кричала она постоянно, но это скорее был вопль, выражающий общее состояние, а не личную претензию – Леся никогда не принимала повышенный тон руководительницы на свой счёт.
Она всегда ходила с пульверизатором (пшикала себе в лицо соленую воду) и обещала, что в следующем году кто-нибудь обязательно сдохнет: или она сама, или ее маленький бизнес. Однако, вопреки материнским угрозам, забегаловка «Жемчужина рассвета», подающая разогретые полуфабрикаты, почти что процветала.
Они находились на небольшой пересадочной станции где-то ближе к краю галактики. Дорогущих лайнеров здесь никогда не проходило, а вот угрюмые торговые фуры регулярно прибывали на подзарядку. Экипажи, уставшие от долгих однообразных полетов, всегда радовались возможности посидеть в подобии уюта: неудобные сиденья и вырвиглазные цвета привносили в жизнь хоть какое-то разнообразие.
Принадлежа расе, в своё время сильнее других пострадавшей от пластика, Амаретта использовала в качестве посуды только стекло и керамику и серьезно (тоже очень громко) рассказывала про экологичную политику заведения. Битые тарелки по возможности склеивала. Иногда, в конце смены, они сидели втроём в пустом зале и собирали из осколков новые емкости. Последнее время все чаще и чаще.
На посуде экологичность заканчивалась – еда здесь была такого же сомнительного качества (и происхождения), как и у конкурентов. Не так много поставщиков в этой унылой окраине.
* * *
Амаретта задумчиво разглядывала осколок. По количеству швов можно было предположить, что эта посудина билась уже как минимум дважды. Леся сокрушалась о несправедливости своего существования.
– Я тебе говорила, что у меня с терпением плохо? – ничего она, конечно, не говорила. – Думаешь, почему я тебя все ещё терплю?
Леся развела руками.
– Потому что у меня с памятью ещё хуже, чем с терпением, забываю все время, сколько ты косячишь. От стресса память ухудшается! – достала пульверизатор, задумалась, – на тебя попшикать? Прохладная, освежает!
Амаретта повесила на кухне экран для ведения учета Лесиной разрушительности. Сказала, если счетчик покажет больше пяти – будет очень серьезный разговор. Артурчик успокаивал, что будет подрисовывать числа поменьше, но Леся уже смирилась с тем, что это конец. Экран-то электронный, что он там подрисует?
Прибыли земляки Амаретты
