Если вас прельщает вид разрушенных небоскрёбов, взорванных автострад, огромных воронок вместо парков и стадионов, дымящихся руин жилых кварталов, скелетов сбитых самолётов и взорванных машин, людей – без рук и без ног, с оторванными головами и обгоревшими телами, задохнувшихся от дыма или разорванных взрывной волной, – то все фото- и видеоматериалы вы легко найдёте в Сети.

Я не могу смотреть их без замирания сердца. Я слишком привязался в своё время к этому городу, слишком любил мегаполисы, чтобы видеть моё любимое творение рук человеческих в предсмертной агонии. Слишком вдохновляли меня когда-то эти высотки, эти переплетённые магистрали, эти огромные заводы и многоярусные мосты. Слишком горько мне видеть, как умерло первое и главное чудо света – город, созданный людьми и разрушенный человеком.

Шанхай бомбили двенадцать дней – на пять дней дольше, чем шла наземная операция. Когда и где погиб Энсон, я не знаю. Его тело, естественно, никто не искал – если бы и попытались, вряд ли сумели бы опознать среди гигантского могильника, который там устроили наши военные.

Зато точное время и место смерти Джонса задокументировано: думаю, преподобный сам постарался, чтобы весь мир узнал о его гибели – «не мы, но наши потомки».

Он вышел на мост Янпу со своими верными «себастьянцами» – встал, развёл руки в стороны, закрыл глаза и принялся ждать, подставив лицо восходящему солнцу. Он простоял так полдня, пока искусственные мозги нашей доблестной армии наконец-то его опознали и запустили по мосту ракеты. Джонс встретил смерть с высоко поднятой головой и с улыбкой на лице – шёл седьмой день бомбёжек, и он, наверное, считал смерть на седьмой день символичной.

Потери среди гражданских на тот момент исчислялись уже сотнями тысяч. Организация не применила ядерное оружие, хотя в какой-то момент Мирхофф склонялся к этому варианту, но и обычных вооружений оказалось вполне достаточно. Огненные смерчи кружились над городом, он горел сам по себе, но наша великая авиация продолжала добивать остатки армии Шанхая и наносила удары по последним уцелевшим кварталам на окраинах агломерации и в центре, пытаясь пробить защитные слои бункеров, где укрылись последние соратники Джонса.

Подозреваю, среди них мог оказаться и Энсон – если, конечно, он отказался от идеи свести счёты с жизнью. В этом я тоже не уверен, слишком далеко он зашёл в своём саморазрушении, но всё же… Кто знает. По крайней мере, среди «себастьянцев» на мосту его не оказалось – а там были многие из переехавших в Шанхай пацифистов. Грустно, но они так и не поняли, что Джонс вовсе не собирался вразумить кого-то своей жертвой – наоборот, призывал на свою голову долгожданную гибель.

Сожалели бы мы теперь об этой катастрофе, если бы пару тысячелетий назад один иудейский проповедник не предпочёл умереть, вместо того чтобы бороться против зла?

Я не христианин, но знаю все аргументы в этом споре. Безумцев хватало во все времена, не будь Христа, Джонс нашёл бы себе другой архетип и устроил бы другую, не менее кровавую бойню; да и сам Христос ведь не сдался, он сражался до конца и смертью доказал, что прав, и так далее и тому подобное…

Но мир, я уверен, был бы куда более приятным местом, не будь в нём романтиков, таких как Джонс или даже как Энсон Карт, веривших, что «прожить настоящую жизнь» важнее, чем просто жить и давать жить другим.

Кажется, смыслы, которые мы себе выдумываем, чтобы спастись от бессердечной и ненасытной внутренней пустоты, скорее вредят нам, нежели помогают. И если мои слова вас не убеждают, то вспомните Шанхай и улыбку Джонса на мосту – может, она вас убедит. Он умер, так и не осознав, что сотворил, – он придумал себе жизнь, прожил её и умер счастливым, унеся с собой два миллиона человек.

Энсон назвал бы эту смерть выдающейся. Романтичной, может быть, ужасной, но, несомненно, великой. А вот я не вижу ничего выдающего – жалкая смерть жалкого человека, только и делавшего, что обманывавшего себя. Нет ни рая над нами, ни ада под нами – и, погибнув, Джонс не попал на высший суд, где до него донесли бы правду. Он просто исчез – и нет ни его души, ни светлячка сознания, которое могло бы понять и раскаяться. И я не уверен, подходит ли ему такое наказание.

Вскоре после начала бомбардировок мы с Уэллсом отбыли с авианосца и разместились в командном центре на Окинаве. Редди оставался в штабе флота, так что центр на Окинаве нёс бремя вспомогательных функций и занимался в основном логистикой и снабжением. Там было относительно спокойно. Уэллс руководил оттуда действиями ОКО, а мне пока нечего было делать в Нью-Йорке, так что я остался помогать генералу.

Работы было много – поскольку основную тяжесть боевых действий несла армия, разведке и спецслужбам оставалось отслеживать и обезвреживать агентов Шанхая в Сети и остальном мире. Движение «Руки прочь от Джонса!» приобрело характер массовой истерии, и ОКО пришлось поработать, отделяя опасных террористов от пустоголовых обывателей.

Я советовал Уэллсу не особо прессовать движение – предоставленное самому себе, оно бы скоро зачахло, а вот репрессии подлили бы масла в огонь. Кроме того, я вместе с Уэллсом изучал сведения, полученные от захваченных в плен сподвижников Джонса, – все они подтверждали, Джонс безумен и хотел войны с самого начала. Это несколько облегчило линию самозащиты Мирхоффа перед Генассамблеей и Наблюдательным советом.

Тяжёлым оставался вопрос об использовании ядерного оружия Джонсом – все понимали, даже Мирхофф понимал, насколько близко мы подошли к катастрофе и были спасены отнюдь не мудростью руководства, а случайностью.

Опасность сохранялась вплоть до самого конца войны – когда Редди убедился, что секретные бункеры Джонса взорваны, шахты замурованы, субмарины потоплены, а центр города перетёрт в каменную пыль, и отдал приказ о завершении операции. «Солнечный удар» окончился в хмурый день, когда на руинах Шанхая от имени правительства Джонса капитуляцию подписал какой-то худой и до смерти перепуганный майор, взятый в плен в районе Шаосина.

Воистину, история повторяется фарсом: если сравнить, как сегодня модно, Джонса с Гитлером, то этого майора придётся сравнить с Кейтелем или Йодлем – но сравнение, я полагаю, странное. Третий рейх вёл тотальную войну пять лет – Шанхай Джонса был сметён за пару дней. И сравнение с Мао, популярное ныне, мне тоже кажется неточным – Джонс, как и Мао, был психически болен, но не был дегенератом и дураком, как Мао, тоже не был. За те четыре года,