– Пошли, Скрутка, всё мамке изреку, что неслух ты, – ныла девчонка.

Я усмехнулся и, обойдя небольшие заросли, разглядел двух детишек лет десяти-одиннадцати, мальчишку и девчонку. Они увлечённо подглядывали за нашим расположением и держали в руках берестяные туески полные спелой земляники. Тихонько подойдя сзади, я поцокал языком. Детишки резко обернулись и замерли, прижавшись друг к другу.

– За кого зрите? Небось вражьи погляды? – я грозно сдвинул брови, изо всех сил стараясь не улыбаться.

– Ни, дядько, мы тутошние. Отпустите, дядько, мы боле не будем, – заныл мальчишка, одновременно цепко оглядывая меня и окрестности.

– Что не будете?

– Ничо не будем. До дому отпустите.

– А, где дом то?

– Недалече. Вон по тропке чрез овражек.

– А, много ль народу в вашей веске?

– Ни, дядько, только старые, да малые. Веска наша ветхая, а и живём скудно, – заныл мальчишка, бегая глазами.

Хитёр, бродяга. От вески пытается беду отвести. Однако их поселение у нас в тылу, надо поглядеть, кто там обитает, не ударят ли в спину. Я махнул рукой десятнику, велев продолжать наблюдение, а сам с двумя варягами отправился по тропинке, ведя детей за руки. Поначалу мальчишка попытался вырваться, но потом смирился и насупился. Оба варяга, улыбаясь, несли их туески с ягодами.

Небольшое сельцо стояло в лесной прогалине на пологой возвышенности. Десятка полтора низких бревенчатых домов, хлева, овины, навесы с сеном, за жердяными плетнями огороды. Вдали желтели несколько клиньев каких-то злаков. В общем обычная кривичская деревня.

У околицы навстречу нам выбежал облепленный репьями лохматый пёс. Увидел чужаков и, поджав хвост, с лаем бросился назад к домам. На истошный собачий брёх из-за крайнего дома вышел седой дедок в потрёпанной свитке, лаптях и засаленной войлочной шапке. Опираясь на палку, он встал на тропе, поджидая нас. Всё ясно, в разведку пошёл заведомо неприглядный экземпляр. Ну, кто позарится на такого ветхого деда.

– Во здраво, люди добрые, – поздоровался дед, явно не собираясь уступать тропу. Храбрый старик.

– Во здраво, дед, – мы остановились от него метрах в пяти, – вот мальцов привели, а то они чуток не туда забрели.

– Благо вам, – дед сурово сдвинул брови, глядя на детей, и мотнул им головой себе за спину. Я не стал упрямиться и отпустил малышей, которые шмыгнули за деда и тут же выглянули из-за него с обеих сторон.

– Вот добычу свою не забудьте, сказал я им, и варяги поставили туески на землю.

– Благо вам, вои. А почто тут бытуете? Аль искуете чего?

– Дела у нас тут, дед, войные. Ступай, скажи своему набольшему, что у реки тут вскоре сеча случится, або весь ваша индо близко бысть. Лучше остеречься, дабы невзначай в беду не попасть. Я сказал, а вы как ведаете, – кивнув варягам, я повернулся, и мы потопали назад. За оврагом я оглянулся. Дед с детишками всё также стояли и смотрели нам вслед.

Тринадцать нурманских драккаров появились, когда солнце уже склонилось к виднокраю, а мы приготовились спокойно заночевать. Видно такое же желание имели и нурманы.

Сверху на версту просматривались река и берег. На чёрно-багровом фоне заходящего солнца из слепящего заката один за другим выныривали зверские драконьи морды драккаров, направляющихся к берегу. Едва они наползали на песок, как с бортов начинали выпрыгивать нурманы, расползаясь в обе стороны, как чёрная плесень.

Я отдал команды, которые быстро разлетелись по цепи. К князю Олегу побежал самый шустрый посыльный. Стрелки Ополя разделились натрое и, пригибаясь, разошлись по краям, оставив в центре два десятка. Две сотни мечников заняли свои позиции.

Глядя на высаживающихся нурманов, я вжался в траву обрыва и невольно поморщился, досадуя на неудобное время для боя. Если наверху ещё более-менее подсвечивал землю пылающий багрянцем закат, то внизу берег уже обесцветили серые сумерки. Очень не хотелось драться в потёмках, но нынче коварная судьба не оставила нам выбора. Немного подумав, я передал по цепочке команду всем, включая лучников найти и повязать на обе руки белые тряпки.

Ждать пришлось недолго. Меньше, чем через полчаса на берегу разгорелись костры, и нурманы разбрелись за сушняком. Не дожидаясь, когда нас вот-вот обнаружат, я дал команду к бою. Сумеречную дымку прочертили сотни стрел, с жужжаньем воткнувшиеся в свои жертвы, и крики боли разорвали вечер.

Вы скажите, безумие нападать тремя сотнями почти на восемь сотен, но ещё большей глупостью было бы сидеть и ждать, когда нас обнаружат, и вся эта шобла обрушится на наш хлипкий заслон, не имеющий ни укреплений, ни тыла, ни поддержки, ни защищённых флангов.

Под свист стрел и вопли раненых, я сиганул с невысокого обрыва. За мной на мечущихся нурманов обрушились и мои мечники. Ошеломление противника длилось минут пять, не больше. Но за это время наши лучники сумели поразить не меньше, чем сотню нурманов. Конечно, не все раненые пали, но стали нурманам помехой.

Между тем хаотичная бестолочь схватки быстро приобрела признаки боя. Опытные и матёрые вояки нурманы организовали подобие строя и начали теснить нас назад к обрыву. И они задавили бы нас массой, если бы не лучники, которые побросали свои луки и бросились вниз нам на помощь. Их удары по флангам и центре заметно выровняли схватку, и в сумерках началась страшная рубка.

Нурман наотмашь махнул мечом, я пригнулся, и клинок свистнул над головой. Чьи-то толстые пальцы сошлись на моём горле. Секущий удар боевого ножа и пальцы посыпались вниз, как стручки гороха. Рёв нурмана утонул во всеобщем гвалте.

В тумане над рекой далеко разносились крики ярости и боли. Казалось бы, в неразберихе жестокой сечи никто не мог гарантировать, что под горячую руку не попадут свои. Но выручили те самые белые повязки на руках хорошо видимые в серой душной темноте.

Проклиная свою самонадеянность, вскоре я горько пожалел, что о своём решении атаковать первыми. Надо было сразу отступить! Озверевшие от крови разъярённые нурманы опомнились от первого потрясения и рубились мощно и свирепо. Наши ряды быстро таяли, и сотни держались только опираясь на центр обороны, где мы с Ополем, полосуя мечами наотмашь, уже завалили с полсотни нурманов и сдерживали столько же. А они, как безумные, кидались на нас, не в силах понять, почему нас не берут ни мечи,ни топоры. Вокруг стеной громоздились вражьи тела, но и варягов осталась едва ли половина. Вот уже разорвалась сплошная линия боя, который распался на несколько очагов. А это означало, что до конца битвы оставались считанные минуты.

И вдруг мимо меня пролетела тяжёлая рогатина, сбивая с ног сразу двух