Такая вот отцовская любовь и это я понимала сейчас, а раньше просто не обращала внимания, как меня зажимают во всём.

— Не уверен, что тебе будет полагаться наследство за убийство, — хохотнул муж.

— Хорошо, но ты забываешь кое о чём, — я об этой детали помнила каждую секунду, она меня хорошо так успокаивала до этого момента.

— О чём это? — настороженно спросил Толя, и я пожалела, что заикнулась.

Ведь он мог всё свернуть. Взять и не пустить меня в отчий дом, отказаться от всего.

— Костя туп, как шляпка от мебельного гвоздя, — напомнила мужу, просто не смогла бы соврать и заменить эту мысль чем-то другим и не менее правдоподобным.

— Наверняка изучил вопрос. Иначе не стал бы так рисковать, — успокоил меня муж, — Спи, утро вечера мудреней, — напомнил эту истину, заботливо укрыв одеялом.

И я поверила, и даже смогла заснуть, не допуская мысли, что мой муж решит всё переиграть в последнюю минуту. Анатолию не понравились мои слова про подставу, хотя, я уже позже поняла, что это был бы гарант того, что Костя со мной ничего не сделает. Ему невыгодно было бы со мной что-то делать, кроме как сдать полиции. Значит, мой муж изначально знал, что я не переступлю порог родительского дома. 

Проснувшись утром, я не нашла мужа в доме, хотя он не должен был сегодня никуда выезжать. Сунула ноги в валенки и накинув бекешу, хотела выйти во двор.  

— Никачка, проснулась уже? Пошли тогда завтракать, — Анна Захаровна позвала меня ласково. 

— А что происходит? — в душу закралась тревога, так как двери в доме мы никогда не закрывали. 

— Ты про что, милая? — не поняла меня Анна Захаровна, то ли притворялась, то ли правда была не в курсе происходящего. 

— Дверь заперта, — я подёргала ручку, толкнула бедром дверь, а она не поддалась, — И где Толя? 

— Не может быть, отсырела, что ли? — всполошившись, тётушка кинулась к двери и тоже попыталась её открыть, но всё было тщетно, — А, сейчас я, ключом надо, вдруг правда Толя закрыл. Переживает ведь, — Анна Захаровна принялась искать ключи и в своей сумке, и долго не находила, — Потеряла, не знаю где, — вытряхнув сумку, она осмотрела содержимое ещё раз и сдалась. 

— Запасного ключа нигде нет? — спросила я с надеждой. 

— Есть! — радостно вспомнила Анна Захаровна, но тут же сникла, открыв маленький ящичек комода, — Здесь же лежал, куда делся? Странно, — растерянно бурчала тётушка, копаясь среди шнурков, стелек и прочей мелочи. 

— Это Толя, он специально нас здесь закрыл! Всё пропало! — сползла по двери на коврик, заливаясь горючими слезами. 

В красках уже видела победную рожу своего братца и похороны собственного мужа. 

— Нельзя плакать, милая. Давай-ка, вставай, — тётушка помогла подняться и увела меня на кухню, отпаивать тем противным на вкус успокоительным, убеждая меня, что раз Толя так поступил, значит, так надо и ему лучше знать. 

Я попыталась позвонить мужу только один раз. Вызов пошёл, но длинные гудки оборвались короткими в считаные секунды. Занесла палец над кнопкой звонка второй раз, но засомневалась. 

— Ну? Звони ещё раз. Чего ждёшь? — поторопила сидевшая рядом Анна Захаровна, кивнув на телефон. 

— Нет. А вдруг я помешаю? Подождём, — отложила телефон в сторону, поёжившись от пробежавших по телу мурашек. 

Моё нежелание звонить дважды было вызвано страхом не только помешать мужу. Я боялась услышать что-то страшное, не услышать голос мужа. 

— Может, случилось что, да по делам поехал? — предположила тётушка, наивно пытаясь меня этим успокоить. 

— Он сразу знал, что никуда не пустит меня. Просто вид сделал, что согласен, — не стала обманываться, всё было очевидно. 

Мой муж никогда не врал, да и в этот раз не врал. Можно было, так сказать, он просто внёс свои коррективы, во всё, это, сомнительное предприятие. И я могла его понять, даже понимала, только мне от этого было не легче. 

— Значит, так надо, не зря же замужем, да и знала я, что Толя за тебя прятаться не станет. Давай чем-то займёмся, надо время убить, чтобы легче было, — ласковым голосом предложила Анна Захаровна, погладив меня по руке. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не могу я, ничего делать не могу, — снова расплакалась от безысходности.

Так хотела к мужу, хоть в окно вылазь, а это могло только повредить делу. 

— Тогда иди и ложись, да не реви, думай о ребёнке. Вы сами по себе, а он от вас зависит, плачешь ты, а плохо ему, — убеждала меня тётушка, но мягко, без наседания. 

— Не могу лежать, не хочу! Я торт... — слёзы так задушили, что даже договорить не смогла, разревелась в голос. 

— Тортик испечь хочешь? — уточнила Анна Захаровна, когда я перестала рыдать. 

Кивнула, утирая слёзы. Лучшее, что я могла сейчас сделать, это испечь любимый торт мужа. 

— Давай, я тебе помогу. Вот и правильно, чего слёзы лить и нервы себе мотать, надо делом заняться, — Анна Захаровна засуетилась, стала доставать продукты, продолжая говорить.

Она пыталась меня отвлекать своей болтовнёй о всякой всячине, но я постоянно терялась в своих мыслях и не могла уловить сути. Потом лишь поддакивала в некоторых понятных мне фразах, занимаясь тортом. Заводила тесто на белые коржи, потом на шоколадные, готовила помадку, и каждое действие сопровождала мыслью, что Толя этот торт съест! Обязательно! И это не последняя его «Зебра»! 

— Вернулся! — крикнула Анна Захаровна, когда я смазывала сгущёнкой пятый коржик. 

— Кто? — спросила раньше, чем осознала, и не дожидаясь ответа бросила всё и кинулась в коридор. 

Подлетела к двери раньше, чем мой муж открыл замок. Меня трясло от рыданий и кинулась Исаеву на шею стоило только ему показаться, за ним стояли ещё люди, но мне было всё равно. Главное — вот! Муж жив и мне есть кого обнять, в чью шею уткнуться носом и рыдать, пока крепкие руки прижимают к себе. 

— Тише, милая, всё хорошо, испугалась дурёха? — нашёптывал Толя где-то над макушкой.