Вольфштайна как гостя, показал ему все пять комнат своих тюремных апартаментов, обратив внимание на библиотеку, запасы алкоголя и на помещение, где он боксировал с тенью посреди ночи. А потом устроил для доктора экскурсию по своей жизни, начав с родителей, немецких иммигрантов, бремени помощи семье, ночей на полу дядиной аптеки, отца-алкоголика. В школе он хорошо учился, не отставал от класса. Изучая фармакологию, возглавил студенческую забастовку против экзаменов, которые счел чрезмерно “суровыми”. Относительно ситуации с первым браком – полагал, что жена “была вправе” требовать развода. Он тепло говорил о Кларенсе Дэрроу как о наставнике в те времена, когда сам Римус был начинающим молодым адвокатом в Чикаго. Он тогда возглавлял команду по водному поло чикагского спортивного клуба и был активным членом Общества за отмену смертной казни. Но юриспруденция “подорвала его силы”, что отчасти стало причиной его ухода в бутлегерство.

– Не кажется ли вам, – поинтересовался доктор, – что такой бизнес был и огромным напряжением, и огромным риском?

– Пожалуй, что так, – согласился Римус, – но все же не настолько серьезной нагрузкой, как уголовные дела в суде.

Чуть подавшись вперед в кресле, доктор осведомился насчет сексуальной жизни обвиняемого.

– О… – Римуса отчего-то удивил вопрос. – Я такой же, как и все мужчины, но вовсе не такой дурной, как большинство из них. Я имел массу возможностей, но не пользовался ими. Любая женщина могла оказаться у моих ног, если бы я пожелал, но я не злоупотребил своей властью.

Вольфштайн отметил, что у Римуса, кажется, не наблюдается сексуальных отклонений или склонности к извращениям. Тем не менее он назначил анализы, чтобы определить, не страдает ли Римус психическими нарушениями, вызванными сифилисом. Манеру общения Римуса он счел “гармоничной”; обвиняемый смеялся, шутил и демонстрировал сарказм в нужные моменты. Доктор отметил, что хотя прежде, по слухам, Римус реагировал “как сумасшедший” на упоминание Франклина Доджа или Имоджен Римус, однако он десятки раз произнес эти имена без всякого аффекта. Доктор заключил, что в данный момент у Римуса “ясное, здравое, логичное мышление”.

– Когда примерно, – спросил он, – вы начали обдумывать идею убийства миссис Римус?

Римус поразмыслил над вопросом.

– Это началось со слухов о ее недостойном поведении вскоре после того, как меня перевели из тюрьмы в Атланте.

Если доктора и удивило признание в преступном намерении, то виду он не подал.

– А когда впервые угрожали миссис Римус?

– Когда вернулся домой в Прайс-Хилл, – сказал Римус, – и увидел, во что она превратила дом.

Он угрожал ей по телефону и точно помнит, что сказал: “Я достану тебя, даже если придется гнаться за тобой до Китая”.

Доктор записал “симптомы безумия или приближающегося помешательства” – регулярно возникающее гало, мерцающие звездочки.

– Когда вы приняли решение убить миссис Римус?

Когда узнал, что она намерена убить его первым, ответил Римус, “я услышал, она наняла громил в отеле «Синтон»”. Не обнаруживая ни малейшей потери памяти в связи с транзиторным помешательством, Римус в красках припомнил утро 6 октября. Он помнил тяжесть револьвера в руке и как эта тяжесть исчезла, когда он выстрелил и отбросил оружие. Никогда не забудет испуганный взгляд человека, который подвез его до вокзала.

– Вы понимали, что придется отвечать за содеянное? – спросил доктор.

Это был обдуманный, тщательно сформулированный вопрос, поскольку Римус заявлял, что он был “неуправляемо безумен” в момент убийства.

– Я знал, что мне придется ответить за это по закону, – сказал Римус.

Доктор кивнул; еще одно доказательство преднамеренного действия.

– Когда, по вашему мнению, вы вновь обрели разум?

– Через шесть, или восемь, или двенадцать часов после того, как все было кончено. Я почувствовал себя свободным, абсолютно свободным.

– Почему вы убили ее?

– Из принципа, я убил ее из принципа. Миссис Римус была женщиной такого сорта, которую следовало устранить ради блага общества.

И тут же, не переводя дыхания, Римус, как будто сообразив, к чему ведут расспросы доктора, повернул вспять. Он якобы решил ее убить только в тот момент, когда увидел ее “смеющейся и игривой” у выхода из отеля “Алмс”. Он цитировал работы Чезаре Ломброзо, итальянского криминолога, знатока криминальной науки.

– Психологи, – рассуждал Римус, – признают, что каждый человек, совершающий преступление, безумен.

Он отрицал, что совершил убийство обдуманно.

Доктор оценил внезапную перемену тона Римуса. Возможно, это тоже было частью спектакля.

– Моя защита основывается на признании временного маниакального помешательства, – напомнил Римус. – На этом основании я добился оправдания мистера Эллиса.

Преступные намерения

В первый день официального начала процесса зрители начали собираться раньше, чем обычно, и разом хлынули в двери суда. Предприимчивый барыга размахивал билетами с надписью “РИМУС СУД ПРОПУСК: Зал судебных заседаний округа Гамильтон, $1.25”. Шериф шуганул его прочь. За сидячие места случилась бешеная жесткая схватка, зал заполнился в считаные минуты, те, кому мест не хватило, теснились вдоль стен. Те, кого совсем не впустили в зал заседаний, образовали очередь в коридоре, рассчитывая, что кто-нибудь выйдет и освободится местечко. Никогда прежде здесь не собиралось столько людей, среди присутствующих – знаменитые адвокаты, жаждавшие услышать, как Римус будет произносить вступительную речь. Во время заседания дежурили пятеро дополнительно вызванных помощников шерифа, по двое позади столов обвинения и защиты, еще один прохаживался по залу. Римус вошел, сжимая под мышкой металлическую коробку, которую позволил осмотреть помощникам шерифа. Внутри они обнаружили лишь бумаги и лимон, разрезанный на две половинки.

Судья Шук объявил порядок заседания:

– Каждая сторона имеет в своем распоряжении два часа. Каждая сторона должна конкретно и предметно изложить свое дело. Без эмоциональных заявлений и без дискуссий. Это должно быть простое изложение фактов, которые могут быть подтверждены доказательствами.

Римус встал и, указывая толстым пальцем себе на горло, надтреснутым голосом произнес:

– Ваша честь, у меня очень…

Не успел он договорить, как судья Шук велел ему сесть на место. Обвиняемый вытащил блокнот и ручку и шумно принялся сосать лимон. Сиббальд, отодвинув стул, встал и обратился к жюри.

– Мы собрались здесь, чтобы предъявить обвинение в преднамеренном убийстве – и ни в чем ином, – начал он. – В этом Римуса поддерживали и подбадривали остальные члены его банды.

Элстон опротестовал формулировку “преднамеренное убийство”:

– Признается факт смерти вследствие неестественных причин, но не преднамеренное убийство. Преднамеренное убийство предполагает наличие определенных элементов, которые еще нужно доказать.

Судья Шук отклонил протест, но предоставил Элстону другую возможность: он примет доказательства защиты за последние два года – с 1925 года вплоть до дня смерти Имоджен.

Сиббальд продолжил говорить. В отведенные ему два часа он обосновал наличие преступного намерения, согласно которому Римус давно планировал убийство и заранее готовил линию защиты. Его сообщники, и в