Я нахмурилась, пытаясь вспомнить детали.

— Ты тогда прислал мне цветы. Эвелин увидела их и спросила, что мы празднуем. Вот я и сказала ей про день рождения. Тогда она пошла к себе в комнату и вернулась оттуда с дневником. Он не был упакован и не выглядел как подарок.

— Есть ли в дневнике какое-то указание на время — по телепрограммам или чему-то в этом роде?

Я покачала головой:

— За эти несколько дней я прочла его от корки до корки десяток раз и не нашла ничего подобного.

— Ясно.

Фишер написал у себя в блокноте «восемнадцать месяцев» и подчеркнул это двумя жирными чертами.

— А когда Хадсон развелся со своей женой?

— Он сказал, что Чарли было около двух. Значит, четыре года назад.

— Стало быть, дневник мог быть написан в промежутке между полутора годами и доброй сотней лет назад?

— Видимо, так, — пожала я плечами. — Но страницы ничуть не пожелтели, а это значит, что он не может быть слишком старым.

— Ладно, перейдем тогда к именам. Женщину из дневника зовут Александрия. Ты точно знаешь, что так зовут и бывшую жену Хадсона?

Я кивнула.

— Хадсон обычно называл ее Лекси, но тем вечером Чарли упомянула ее полное имя… Да, ее зовут Александрия, и она, между прочим, вела дневник: Хадсон обронил это как-то в разговоре.

— Хорошо. Итак, одно имя совпало. А что насчет Хадсона? В дневнике встречается его имя?

Я покачала головой:

— Александрия называет его только Х. Но это, как ты понимаешь, вполне может относиться к нему. А парень, с которым у нее роман, — лучший друг ее мужа. Она тоже называет его в дневнике по первым буквам — Дж. Так вот, лучшего друга Хадсона зовут Джек.

Фишер сделал еще пару заметок.

— В стране тысячи мужчин по имени Джек. Да и Александрия — достаточно распространенное имя. Так что все очень условно.

— Это так. Но она записала имя своей дочери в день, когда та появилась на свет. Лейкен Шарлотта.

Брови у Фишера сошлись на переносице.

— А ребенка Хадсона определенно зовут Лейкен Шарлотта?

Я кивнула.

— Да, не самое распространенное сочетание. Я еще ни разу не встречал человека по имени Лейкен, но в Нью-Йорке как-никак живет восемь миллионов человек.

— Согласно Бюро переписи населения, в Соединенных Штатах тысяча шестьсот шестьдесят два человека по имени Лейкен… которым нет еще тринадцати.

— Ясно. Как бы то ни было, это больше шестнадцати сотен.

— Но когда я ввела первое и последнее имя — Лейкен Ротшильд — мне выдали ответ, согласно которому такая персона всего одна.

— Ладно, что-нибудь еще?

— Александрия вышла замуж в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Там же поженились Хадсон и Лекси.

— Да, это может быть бо́льшим, чем просто совпадение.

— Александрия и Хадсон жили в Верхнем Вест-Сайде, совсем как Хадсон и Лекси.

Фишер устало выдохнул.

— Да, как ни крути, все сходится. Но я как-то читал про близнецов, которых разлучили сразу после рождения. Обоих приемные родители назвали именем Джеймс, а те, когда выросли, стали копами и женились на женщинах с одним и тем же именем. Еще у них были детишки с одинаковыми именами… Причем обнаружили они это гораздо позднее, когда наконец встретились. Так что в жизни хватает странностей.

— Пожалуй, — вздохнула я. — Вот только что мне делать? Сказать ему: «Слушай, существует вероятность того, что твоя дочь — вовсе не твоя. И да — отцом ее может быть твой лучший друг Джек, который в свое время трахался с твоей женой»?

Фишер со вздохом покачал головой и осушил свой стакан.

— Да уж… С другой стороны, иного выхода у тебя нет.

— Я могла бы сжечь этот дневник и сделать вид, что никогда не видела его.

— И что потом? Так и не признаться парню, что его дочь может быть вовсе не его дочерью? Я же знаю тебя, Стелла. Этот секрет будет мучить тебя до конца жизни.

— Уж лучше так, чем разбить ему сердце.

— Но ты даже не в состоянии вести нормальный образ жизни. Ты не разговаривала с Хадсоном с того самого момента, как заподозрила правду. И, чтобы сохранить все в тайне, тебе придется расстаться с ним.

Фишер нахмурился.

— Но если это правда… Только вдумайся, сколько жизней разрушит этот дневник. Если бы не он, ты могла бы ничего не узнать об измене Эйдена. А теперь еще такой неожиданный поворот. — Он покачал головой. — И все же ты должна рассказать обо всем Хадсону. Он имеет право знать.

Я сглотнула, пытаясь справиться с комком в горле.

— Ты прав.

Разговор выдался трудным, и мы сами не заметили, как опустошили обе бутылки. Я пыталась усыпить свой мозг в надежде на то, что смогу хоть немного забыться, но в итоге погрузилась в беспросветную печаль.

— Я не хочу потерять его, Фишер, — сказала я сквозь слезы. — Я безумно скучаю по нему, а ведь не виделись мы всего несколько дней.

Фишер погладил меня по голове.

— Я видел, как Хадсон смотрит на тебя. Он тоже от тебя без ума. Ты не потеряешь его, но поговорить вам все-таки надо. Дальше откладывать нельзя.

— Знаю, знаю, — вздохнула я. — Просто все эти дни я была как в оцепенении.

Около десяти я проводила Фишера до дверей.

— Завтра утром я принесу нам завтрак, — сказал он, — а потом обсудим, как сказать обо всем Хадсону.

— Ладно, — вздохнула я. — До завтра.

Закрыв за ним дверь, я помыла стаканы и выбросила в мусорное ведро бутылки. Я уже собиралась выключить свет, когда заметила, что Фишер забыл на столе ключи от моей квартиры. Но бежать за ним не имело смысла, и я решила, что сейчас самое время прогуляться в душ.

В ванной я включила горячую воду и разделась. Но не успела встать под душ, как кто-то позвонил в дверь.

Я вздохнула. Фишер все-таки заметил, что ушел без ключа.

Завернувшись в полотенце, я зашагала к двери. Видимо, алкоголь совсем затуманил мой мозг, потому что мне и в голову не пришло заглянуть первым делом в глазок. Не сомневаясь, что на пороге Фишер, я смело распахнула дверь.

— Знаю, знаю, ты забыл свой…

Я замерла, обнаружив перед собой совсем другого мужчину.

Брови у Хадсона сошлись к переносице.

— Поджидаешь кого-то еще?

* * *

— Я… э-э-э… Фишер забыл свой ключ, вот я и подумала, что это он.

Возникла долгая пауза.

Я была в таком смятении, что не знала, как мне поступить и что сказать. Да что там, я мучилась этой проблемой уже целую неделю.