"Теперь мистер Хейс позаботился об этих существах в хижине... усыпил их, так сказать..."

Кто-то захихикал.

"... но это далеко не конец проблемы. Прошло пять дней с тех пор, как мы получили известия от группы доктора Гейтса. Меня это не волнует, и вас тоже. Фактически, единственное, что мы о них узнали, это тот особенно безобразный инцидент сегодня вечером".

Безобразный? Хейсу это понравилось. Нет, безобразный не подходило. Это дело было кошмаром, чертовой трагедией.

ЛаХьюн продолжил: "Суть в том, что мы здесь очень одиноки. Мы не можем просить помощи у внешнего мира до весны, а до весны еще далеко. Нам нужно отправить группу в лагерь Гейтса, чтобы найти выживших. Возможно, они уже мертвы или того хуже. Я не знаю. Но кто-то должен туда подняться, поэтому я..."

"Я пойду", - сказал Хейс. "Я думаю, со мной пойдут доктор Шарки и Катчен. Если кто-то еще захочет присоединиться к нам, я буду рад вашей помощи".

Хейс встал и огляделся.

Никто не хотел встретиться с ним взглядом.

Казалось, что Рутковский и Хинкс на мгновение задумались об этом, но они один за другим опустили головы.

"Не ожидал, что кто-то захочет", - сказал Хейс.

ЛаХьюн откашлялся. "Я не могу приказать вам троим подняться туда".

"Вам и не нужно", - сказала Шарки.

Она встала вместе с Катченом и Хейсом. Все трое всматривались в эти суровые, испуганные лица в комнате.

"Думаю, на этом все", - сказал Хейс. "Выходим через час. Если у кого-нибудь из вас к тому времени вырастет пара яиц, ждите нас у "Снежного Кота"".

Все трое ушли, и собрание распалось. Распалось тихо. Никто не сказал ни слова. Они побрели обратно в темные уголки своей жизни искать удобную кучу песка, в которую можно было бы сунуть голову.

37

Два или три раза по пути к палаточному лагерю Хейс задавался вопросом, что, черт возьми, задумал ЛаХьюн. Его внезапный разворот вызывал беспокойство. Тревожил. Не было никакого чувства удовлетворения; никак нет. Нет, слава богу, что вы теперь с нами, мистер ЛаХьюн, теперь все будет хорошо, да, эм[42]. Поскольку ЛаХьюн, по мнению Хейса, был человеком с определенными целями, Хейсу приходилось задаваться вопросом, как этот резкий разворот может послужить администратору и его хозяевам.

Там было что-то еще.

И, возможно, если бы он был более бодрым, не таким измученным и выжатым, он смог бы увидеть это. Но при сложившихся обстоятельствах ему было трудно думать, о чем-то другом, кроме бури, тьмы и невероятной опасности, в которой они все находились.

Им не удалось установить, кому принадлежало тело, на которое наехал Холм. На трупе не было никаких документов, а его физическое состояние было ужасающим. Как будто 150 фунтов кровавого мяса влили в парку и ветрозащитные штаны. Но они нашли ответ на один маленький вопрос. Им было интересно, как все случилось. Было трудно поверить, что их Джон Доу[43] проделал весь путь от лагеря Гейтса до Харькова пешком и в метель первого уровня. Но примерно в двух милях от станции они нашли снегоход Ski-Doo, брошенный на ледяной дороге. Их Джон Доу сбежал на санях, а Холм погнался за ним на "Спрайте".

А что бы произошло, задавался вопросом Хейс, если бы Холм догнал его на дороге? Что тогда?

Он продолжал представлять, как Холм возвращается и творит самые ужасные вещи, как только они бы приняли его. Потому что, конечно, они бы это сделали. Как болезнетворный микроб, он бы свободно циркулировал, а потом...

- Что мы будем делать, - спросил Катчен, - если мы никого не обнаружим в лагере? Или, что еще хуже, что, если они все мертвы или... одержимы, как Холм? Что тогда?

Мы сделаем все, что сочтем правильным, - сказала Шарки.

- Независимо от того, чем это может быть, - добавил Хейс.

И это в двух словах, не так ли? Независимо от того, чем это может быть. Потому что, честно говоря, он понятия не имел, во что они лезут, одна мысль об этом вызывала у него примерно такое же чувство опасения, как если бы он сунул руки в гнездо гремучих змей, спрятанное в пустынной расщелине. Его беспокоила не мысль о том, что его укусят, а сама идея яда. И тот яд, с которым он мог застрять в тех богохульных руинах, был таким, который мог стереть то, кем и чем он был, и породить что-то отвратительное и первобытное, имплантированное в его гены сто тысяч тысячелетий назад.

Ты не знаешь этого, правда не знаешь.

Нет, он знал.

Может быть оно, чем бы оно ни было, скрывалось в первобытных глубинах человеческой психики, но оно там было, да. Ждало. Ожидало своего часа. Призрак, воспоминание, ревенант (В фольклоре ревенант - это оживший труп, который, как полагают, воскрес из мертвых, чтобы преследовать живых. Слово revenant происходит от старофранцузского слова revenant, "возвращение" - примечание пер), скрывающийся в сыром, сочащимся водой склепе человеческого существования, словно чума, ожидающая, чтобы настигнуть и заразить. Проклятая гробница, ожидающая, чтобы ее осквернили, ожидающая, чтобы обрушить на мир жуткий ужас. Врожденная чума, гноившаяся в червивых кладбищенских глубинах подсознания, ожидающая пробуждения, активируемая нестройным пением инопланетных разумов.

Господи Боже, не может быть ничего ужаснее этого.

Ничего.

Он не знал и не мог знать конечной цели пробуждения спящего дракона, которого Старцы посадили в умы людей... но это было бы колоссально, было бы огромно, это был бы конец истории, какой они ее знали, и начало чего-то совершенно другого. Продолжение изначального посева, гигантская верхушка этого дерева, конечная цель.

Финальный плод.

Одна лишь мысль об этом делала Хейса слабым, что бы это ни было.

Поэтому он не думал об этом. Во всяком случае, не так уж и много.

Он внимательно следил за тем, что ему показывали сверкающие огни "Снежного Кота". Это был просто снег и