какой-нибудь из германских рек, сбросив с ее берегов последних обороняющихся, все было бы совсем иначе. Они обнимались бы, швыряли под ноги ненужное теперь оружие, пускали бы в небо цветные ракеты.

Но ноябрь сорок четвертого очень сильно отличался от его сентября.

С запада американцы, англичане и канадцы толкали перед собой волну немецких войск, с мрачной решимостью готовящихся принять бой с вторгнувшимися в их страну большевистскими варварами – пусть даже в одиночку. За ними с интересом наблюдали экипажи «шерманов» с белыми звездами на бортах, которым было любопытно, что собой представляет этот самый Восточный фронт, вызывающий неподдельный страх у таких серьезных людей, как гунны.

Ломившиеся с противоположной стороны советские войска тоже толкали перед собой немецкие армии, но в несколько другом настроении. Если немцы, двигавшиеся с запада на восток, еще питали какие-то иллюзии по поводу независимой и суверенной Германии, хотя бы и в усеченных границах, то тем, кто брел с востока, такая надежда уже казалась наивной.

Самого Восточного фронта как такового к одиннадцатому ноября уже не существовало. Советское стратегическое наступление разрубило его на маленькие обрывки, быстро превращенные в каплевидной формы мешки, вытянутые по направлению отхода войск, но эту редкую цепочку фронтом назвать уже было нельзя.

Примерно так происходило в сорок первом, когда большая часть советского фронта просто перестала существовать, и новый Западный фронт командованию РККА пришлось выстраивать в бывшем тылу из частей, которые не попали под прямой удар. Теперь немцам и их новым союзникам, пользуясь советским опытом, предстояло сделать то же самое, причем с наименьшими потерями времени и территории.

– Ratsch-boom[108], – буркнул в темноте немецкий офицер в звании, соответствующем армейскому майору. Слова были обращены к сопровождающему его британцу, являющемуся наблюдателем при выдвигающейся к Ольденбургу дивизии СС.

– Что? – удивился британец, хорошо знавший немецкий.

– Ратш-бум, – повторил немец, не слишком вежливо ткнув рукой в направлении вспышек на горизонте.

– Я не понимаю.

– В первый раз слышите это?

– Что – это?

Британский майор искренне пытался понять, что имеет в виду немец, показавший на опоясанный белыми вспышками темный горизонт, по направлению к которому двигалась их колонна. В какофонии вздохов и шелеста рвущихся вдалеке снарядов он так ничего особенного и не разбирал, хотя старательно вслушивался.

– Привыкайте, герр майор, – опять буркнул немец. – Я-то надеялся, что долго теперь не услышу эту суку.

Он коротко и тихо выругался, употребив пару новых для чистокровного байта[109] оборотов.

– Слышите? Такой то-онкий звук? Рат-т-тш! И тут же – бум! Русская противотанковая пушка. Мы должны быть уже близко.

– Что, их превосходительство генерал-майор собирается атаковать ночью?

Англичанин намеренно употребил армейское звание вместо «бригаденфюрер» – мелкая деталь, показывающая, кто здесь хозяин.

– Приказ был вступить в контакт, установить противостоящие силы, утром контратаковать… Было бы лучше, герр майор, если бы вы в штаб дивизии отправились. А то не ровен час…

– Я потому и нахожусь здесь, а не в штабе дивизии, что там ваш «ратш-бум» не слышен.

– Будьте спокойны, – хмыкнул немец. – Когда русские начинают свой «бум», слышно их бывает очень хорошо.

– Вы уже были на русском фронте, майор?

Немец вместо ответа отвернул косой воротник плаща и посветил слабосильным лучом маленького ручного фонарика на красно-белую ленточку. «Мороженое мясо» – русская зимняя кампания.

– Полтора года, – сказал он после некоторого молчания. – Потом, слава богу, отправили к вам на отдых.

– Неужели общение с нами показалось вам отдыхом?

– Ну почему же… У нас были свои трудности. Налеты, обстрелы, снова налеты… Когда вы переправились, рай кончился. Но с Россией это не сравнить.

– Вы так встревожены русским наступлением. Не верите, что русские остановятся?

– Простите меня, герр майор, но… нет, не верю. Они, конечно, остановятся. Но это будет не здесь и даже не в Голландии. В Бельгии, может быть. Во Франции – почти наверняка. Но не здесь.

– Ну, ваша дивизия и не имеет такой неблагодарной задачи, как нанесение поражения всей русской армии. Вы стоите на острие копья. За нами катятся дивизии и армии. Постепенно давление станет для русских непреодолимым, и они вынуждены будут остановиться.

– Да, я примерно так и предполагаю, – согласился немецкий офицер. – Количество ваших «шерманов» может впечатлить. Ко дню подписания перемирия от нашей танковой дивизии осталось полбатальона. Так что на помощь доблестных союзников мы рассчитываем как на единственное средство как-то их удержать. Если бы нашим правительствам удалось договориться до июня, то мы бы остановили их и в одиночку. Разбить – вряд ли, а остановить бы остановили. Но, как я с вами согласился, герр майор, эти месяцы не были раем. Мы почти не получали пополнений, а потери были огромными. Вы воюете, как богатые люди.

– Я думал, это относится только к американцам.

– Нет, и к вам тоже. Хотя теперь и большевики, я слышал, тоже так воюют. Сначала артобстрел, потом авианалет, потом танки от горизонта до горизонта и только потом пехота.

– Вам приходилось видеть русского комиссара?

– Конечно, – равнодушно махнул рукой немец. – В первые годы было много пленных. Их строили и говорили: «Евреи и комиссары – выйти из строя». И всегда несколько человек выходили.

– И что?

– Ничего. Расстреливали. Так что видел.

– Скажите, майор, – британец пожевал губами, обдумывая услышанное, – вам приходилось слышать про Женевскую конвенцию?

– Разумеется. Не надо считать меня необразованной деревенщиной. Но это был Восточный фронт, а не Западный. Мы и Untermenschen[110]. Здесь другие правила, герр майор. Не рекомендую вам попадать в плен.

– Я в плен не попаду.

– Разумеется, герр майор. Я просто предупреждаю. Если вас увидят в обществе воинов СС, в плен вы уже не попадете.

– Вы имеете в виду…

– Ага. Именно это.

Оба они помолчали. Передовой танк ядра дивизии катился по хорошей дороге в сторону приближающихся вспышек. Сзади шла вся колонна – танки, инженерные машины, гренадеры.

– А про Палестинскую бригаду вам слышать приходилось?

Британцу было все-таки немножко не по себе, и ему хотелось поговорить.

– Нет. – Немец, казалось, был удивлен. – Это британская часть?

– Да, британская, из палестинских евреев. Не видали еще такую вот голубенькую нашивочку на плечах? Со звездой Давида?

– Не встречал… А было бы интересно… Не думайте, что я твердолобый нацист, герр майор. Я никогда не одобрял крутые меры по отношению к евреям. Но такова политика Рейха – что можно поделать? Среди комиссаров немало евреев, конечно, но меня всегда удивляло, что из строя выходят светловолосые…

– Вы бы не вышли?

– А меня не спросят!

Впереди послышалось громкое тарахтение, различимое даже за ревом танкового двигателя. Из темноты вынесся мотоцикл с коляской, вильнул, остановился на секунду, седок прокричал несколько фраз и исчез позади. Немецкий офицер,