за стол, разворачивая бандероль, которую отправила для меня Фамке. Здесь моя любимая голландская выпечка, и я старалась приберечь ее на особый случай, но сейчас немного сахара не помешает.

Я пробую и смакую первый кусочек, желудок урчит от голода, и в конце концов я поглощаю все, миндальная пачкает пальцы, а на столе остаются крошки. Я решаю притормозить, оставить два пирожных, чтобы угостить Брома и Крейна.

Но когда беру в руки второе, оно разваливается, как будто его разрезали пополам, и я понимаю, что внутри что-то есть. Достаю сложенную записку, обернутую во что-то твердое и серебряное: колье на цепочке. С него свисает маленький византийский крестик, украшенный черным камнем, возможно, ониксом или обсидианом, с полумесяцем сверху.

Я оттираю украшение, а затем дрожащими руками беру записку.

Дорогая Катрина,

Это помогало мне быть в безопасности все эти годы.

Пришло время позаботиться о твоей безопасности.

Отец хотел бы, чтобы это было у тебя.

Фамке.

Фамке спрятала записку и ожерелье в выпечке, чтобы я нашла их без ведома матери. Нужно вернуться домой, и как можно скорее. Нужно поговорить с ней. Она знает слишком много, а я слишком мало.

В любом случае, я должна рассказать Крейну и Брому.

Хватаю записку и ожерелье, забираю оставшуюся выпечку, надеваю сапоги и пальто и выбегаю под дождь. Скоро стемнеет, и я знаю, что Крейн не захочет, чтобы я приближалась к Брому в такой час, но я готова рискнуть. По крайней мере, Крейн может разложить круг из соли по всей своей комнате в качестве дополнительной меры предосторожности.

Хотя я начинаю сомневаться, что это помогает. Прошлой ночью всадник без головы обезглавил констебля Киркбрайда, и я знаю, что Бром имеет к этому какое-то отношение. Возможно, он и возражал, что это было не в его власти, и, возможно, это правда, но я видела, как Бром смотрел на констебля после встречи. Он смотрел в то окно, как будто замышлял убийство.

Но хотя меня должна пугать мысль о том, что Бром несет ответственность за убийство, этого не происходит. Я не знаю, означает ли это, что мои моральные устои упали еще ниже, или кровавый ритуал сплотил нас таким образом, что это противоречит общепринятым нормам, но я испытываю к нему сочувствие.

К тому времени, как я добираюсь до общежития факультета, мои волосы и пальто промокли насквозь, и я продрогла до костей. Вхожу в парадные двери, в здании лишь чуть теплее, чем снаружи, поднимаюсь по лестнице, но, оказавшись на самом верху, собираясь тихо подкрасться к комнате Крейна, останавливаюсь. В животе начинается спазм, и я вспоминаю мисс Чой. Скорее всего, у нее есть какой-нибудь чай для такого случая.

Поэтому я направляюсь в женское крыло и стучу в дверь, надеясь, что она не занята.

Она сразу же открывает.

— Кэт, — тихо произносит она. — Боже мой, ты как утонувшая крыса. Входи.

Я вхожу внутрь, она закрывает за мной дверь. Здесь тепло и уютно, благовония наполняют комнату облаком сладко пахнущего дыма.

— Давай, я возьму пальто, — говорит она, глядя на ткань в моих руках. — А это что такое?

— Выпечка, — говорю я ей. — Я принесла для своего друга. Пожалуйста, угощайся, — уверена, что никто из моих любовников не будет возражать.

— Это так мило, но в последнее время у меня нет аппетита, — говорит она, ставя выпечку на кофейный столик и вешая мое пальто на крючок. — Присаживайся. Устраивайся поудобнее.

Я сажусь на стул у рабочего стола, но чувствую себя не очень удобно, зная, что надолго здесь не задержусь.

— Как у тебя дела? — спрашивает она, садясь на кровать напротив меня. — Тебе, должно быть, нелегко приходится. Я была там, когда Лотта упала с крыши, видела тебя. Ужасное зрелище.

— Упала? — повторяю я. — Я уверена, что она спрыгнула.

Она быстро улыбается мне.

— Да, ну, как ты знаешь, это не официальное заявление Сестер.

Я хмурюсь.

— Что?

— Я так понимаю, ты не ходила на собрание?

— Нет.

— Понятно, — медленно произносит она. — Сестры объявили ее смерть несчастным случаем. Она не убивала себя, она не хотела падать. Она поднялась на крышу, чтобы сотворить какое-то стихийное заклинание, и поскользнулась.

Я качаю головой, почти смеясь над тем, как нелепо это звучит.

— Но ты же знаешь, что это неправда. Ты видела ее. Я тоже видела. Это не было случайностью.

Мисс Чой поджимает губы и смотрит в окно на капли дождя, бьющие по стеклу.

— Я не знаю, что видела, кроме девушки, которая разбилась насмерть. Это трагично.

Я хмуро смотрю на нее.

— Может, я и Ван Тассел, но я не на стороне своих тетушек. Я ничего им не скажу. Ты можешь сказать, что ты на самом деле думаешь, — говорю я ей, понижая голос. — Они за тобой не следят.

Мисс Чой громко сглатывает и испуганно заглядывает мне через плечо.

Я оборачиваюсь и вижу картину на стене. На одной из них ворон сидит на дереве, а за ним — полная луна. Его глаза черные, блестящие и как живые.

Страх пробегает у меня по спине.

Это почти, как если бы ворон был настоящим и смотрел прямо на меня.

— Что? — спрашиваю я, оборачиваясь к ней. — Что с картиной?

Она прочищает горло.

— Я уверена, что это был несчастный случай, — говорит она прерывающимся голосом. — Бедная девочка, ей не следовало подниматься туда.

И теперь я замечаю, как в ней что-то изменилось.

У мисс Чой, которую я видела на прошлой неделе, была гладкая кожа, яркие глаза и блестящие волосы.

У этой ее версии сухая кожа, впадины под скулами, которых раньше не было, и черные круги под глазами. Ее волосы тусклые и с проседью.

— С тобой все в порядке? — спрашиваю я ее, наклоняясь ближе.

Она слегка улыбается мне и кивает.

— Угу. Я в порядке, — говорит она, потирая большой палец. — Чем тебе помочь? Кажется, ты за