А в 1946-м Ивана Михайловича убрали из Министерства иностранных дел. Будущий заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов находился в кабинете Молотова, когда в телефонном разговоре со Сталиным решилась судьба Майского. Молотов задал вождю только один вопрос:

— Куда его девать?

Сталин поинтересовался, пишет ли что-нибудь Майский. Молотов пренебрежительно ответил:

— Несколько мелких работ по истории британского рабочего движения.

Вопрос был решен. Вскоре Иван Михайлович приступил к работе в Институте истории Академии наук СССР. В порядке компенсации его избрали академиком. Профессор Владислав Павлович Смирнов вспоминал, как, придя однажды на исторический факультет Московского университета, увидел, что в расписании зачеркнута фамилия академика Майского. Иван Михайлович преподавал на истфаке. Удивленный Смирнов спросил лаборантку, что приключилось с академиком. Сделав страшные глаза, она сказала:

— Тише!

И прошептала на ухо:

— Взяли!

Когда Майского арестовали, ему уже было 69 лет. Недавнего посла, заместителя министра и кандидата в члены ЦК обвинили в работе на британскую разведку и в том, что он считал западных лидеров друзьями Советского Союза. На первом допросе Майский отверг все обвинения. Следователь зачитал ему показания его недавнего подчиненного Константина Емельяновича Зинченко. Он в 1940–1944 годах работал в советском посольстве в Лондоне, как и Эрнст Генри, только в более высоком дипломатическом ранге — его произвели в советники. Выяснилось, что еще в ноябре 1941 года в Лондоне закрутилась интрига, которая и Майскому, и Эрнсту Генри будет стоить свободы. 1-й секретарь посольства Константин Зинченко в ноябре 1941 года отправил личное письмо заместителю наркома иностранных дел Владимиру Георгиевичу Деконозову. Уже тогда он предъявил послу особо тяжкое обвинение: «От Ротштейна мне известно, что в конце сентября — начале октября т. Майский вызвал его и просил передать английским товарищам несколько ослабить кампанию за создание второго фронта. Он говорил, что Черчилль очень раздражен ростом движения и активностью элементов, требующих создания второго фронта. Он также просил Ротштейна передать секретарю англо-русского парламентского комитета, издающему бюллетень „Англо-русские новости“, смягчить тон бюллетеня в вопросе о втором фронте и даже задержать такой материал».

Эндрю (друзья звали его Андреем) Ротштейн заведовал отделением ТАСС в Лондоне и одновременно был одним из основателей британской Компартии. Эндрю Ротштейн — сын советского академика Федора Ароновича Ротштейна, который до революции жил в Англии. И отец, и сын были коммунистами до мозга костей. Майский на суде объяснит, что именно он говорил Эндрю Ротштейну:

— Стремясь усилить в Англии кампанию за второй фронт и придать ей общенациональный характер, я просил британскую компартию вести кампанию за второй фронт в несколько более завуалированной форме, чтобы она не имела слишком явно «коммунистического штампа», имея в виду, что официальные органы лейбористской партии и профсоюзов запрещают своим членам участвовать во всех выступлениях, организуемых компартией. В результате кампания за второй фронт превратилась в общенациональную акцию.

Почему Зинченко обратился к Деканозову? Деканозов почти всю жизнь работал с Берией. Сначала в Грузии, потом в Москве. Став наркомом внутренних дел СССР, Лаврентий Павлович поставил Деканозова во главе внешней разведки. Он не знал иностранных языков и никогда не был за границей, но получил спецзвание комиссар госбезопасности 3-го ранга. В мае 1939 года он был назначен заместителем наркома иностранных дел, а в ноябре 1940-го — послом в Германии. После начала войны весь состав советского посольства вернулся на родину через Турцию, и Деканозов приступил к своим обязанностям в Наркомате иностранных дел. Чувствуя поддержку Берии, вел себя уверенно, смело давал указания послам. Ему же подчинялись кадровые и финансовые подразделения наркомата.

Осенью 1941-го письмо осталось без последствий. Майский был нужен. Но Деканозов заботливо сохранил донос. Письмо легло в архив. А в 1953 году его извлекли из архива, чтобы обвинить Майского — а вместе с ним и Эрнста Генри — в измене родине. Готовился большой процесс.

Возникает закономерный вопрос: зачем все это понадобилось? Сталин никогда не обнародовал свои планы. Никого не предупреждал. Ни с кем не советовался. И не доверял свои мысли бумаге. «Сталин тем и отличался, что не всегда раскрывал себя, — вспоминал его верный соратник по политбюро Лазарь Моисеевич Каганович. — Он не раскрывал нам свои планы. Мы должны были догадываться».

Осенью 1952 года Сталин впервые после войны не поехал в отпуск. Велел построить на ближней даче оранжерею для выращивания лимонов, не вызревающих в условиях средней полосы России. Он не покидал Москву и в приснопамятном 1937-м… Так что же случилось? Готовился к Третьей мировой войне? И хотел заранее разоблачить и обезвредить «внутренних врагов»?

Сталин широко раздвинул границы советской империи, он позаботился об установлении социализма в Восточной Европе. По существу, оставался только один серьезный соперник и противник — Соединенные Штаты. Настало время, решил вождь, раскрыть советским людям глаза на то, какие подлые и коварные враги орудуют у них дома и какой могущественный враг за границей им помогает.

Иван Михайлович Майский не выдержал и «признался», что шпионил на англичан с 1925 года. От него требовали показаний на других дипломатов, в том числе на знаменитую Александру Михайловну Коллонтай, которая долгие годы была послом в Швеции. Следователи намеревались соорудить дело о шпионской сети внутри Министерства иностранных дел. Майский понимал что его ждет, послушно подписал протоколы допросов, просил хотя бы сохранить ему жизнь.

Одного за другим арестовали троих его недавних подчиненных, бывших сотрудников советского посольства в Лондоне. И среди них публициста с мировым именем — Эрнста Генри, который родился Леонидом Аркадьевичем Хентовым, а по воле советских спецслужб стал Семеном Николаевичем Ростовским.

Современный читатель поразится: Эрнст Генри оказал такую помощь отечественной разведке, почему же к нему так отнеслись? Своего посадили? Тех, с кем начинал Эрнст Генри, посадили давно — еще до войны, во время Большого террора. В мае 1939 года начальником 5-го (иностранного) отдела НКВД СССР назначили Павла Михайловича Фитина. Новый начальник разведки получил в наследство одни руины. Он докладывал своему начальству: «К началу 1939 года почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи».

А в последние сталинские годы по указанию вождя шла непрерывная чистка аппарата Лубянки и массовые аресты руководителей ведомства госбезопасности. В узком кругу