меня ты, Давидка, до этих грошей не доберёшься. Поэтому если у тебя в отношении меня имеются какие-то гнусные помыслы — отрекись от них ещё на стадии робких замыслов».

И он это отчётливо понял!

Здесь, надо ещё учитывать один немаловажный нюанс…

Из нашей «троицы» прибывшей в Берлин накануне происшествия в отеле, архитектор-немец Рудольф Вульф — почти не таясь открыто демонстрировал свой культурно-европейский антисемитизм. Наш Александр Александрович Прасолов, конечно же, тщательно скрывал свою дико-пещерную русскую жидофобию…

Но «шила в мешке не утаишь»!

Неприязнь того к Давиду Лейману, читалась в каждом его взгляде, каждом слове, каждом жесте и даже на спине — демонстративно к нему повёрнутой при каждом подходящем случае.

Я же, проживая уже вторую по счёту жизнь — ещё в первой половине первой понял: открыто показывать человеку своё неприязненно-отрицательное отношение — есть самая непроходимая глупость, из всех возможных. Поэтому, отнюдь не набиваясь в друзья, всегда помня об своём подчинённом положении, я тем не менее — всячески являл нашему нежданно-нежелательному попутчику самое благоприятное отношение.

И уверен — Давид Лейман это ценил.

* * *

Однако, непонятки между нами ещё остались:

— Это были твоих рук дело? Там — в берлинском отеле…?

Вижу, он на грани нервного срыва — значит, ответ для него однозначен и врать бесполезно. В том, что он догадался про мою роль в своём гипертрофированном сексуальном возбуждении — приведшем его в немецкую кутузку, ничего удивительного. Ведь, это я маячил последним возле его ужина в тот вечер и, значит только я мог подсыпать туда какое-то средство — приведшее к столь «неоднозначному» результату.

И никто другой.

Моё скорбное молчание он понял правильно — поэтому больше с укоризной, чем с угрозой взревел:

— … ЗАЧЕМ⁈

С простодушно-покаянной улыбкой на роже лица, состроив как можно более невинные глазища, я:

— Как говорил в таких случаях один мой хорошо-шапочно знакомый: «Хотели как лучше, а получилось как всегда!». Видя, как та «блонди» воротит от тебя свою арийскую мордашку — я из самых благих пожеланий, подсыпал в твой ужин противоротное зелье…

Тяжело вздыхаю, и:

— Но видно неверно «на глазок» определив твой вес — неправильно подсчитал разовую дозу… Прости, если сможешь, Давид…

Тот, сперва онемев, затем разразился бурной тирадой — общий смысл которой был такой:

— «Приворотное зелье»? Что за бред⁈ Ты — круглый дурак, если считаешь меня идиотом!

Несколько обиженно:

— Может я и «дурак»… Может и совершенно «круглый» — как глобус Украины, со стороны видней… Но за остатки зелья — срубил с одного американского туриста три тысячи долларов.

Упоминание про заработанный гешефт, всегда заставляет еврея серьёзно относиться к вашим словам. Лейман, разявив рот:

— «Три тысячи долларов»⁈

— Конечно! Тот, сперва тоже не верил, но после того как мы с ним за ночь перетрахали один парижский бордель…

Последняя проверка:

— Название борделя! БЫСТРО!!!

Я практически без заминки, отчаянно грассируя и безбожно искажая — произнёс французское название «весёлого заведения», где мы были с Иохелем Гейдлихом и, тот заметно расслабился.

Крайне заинтересованно спрашивает:

— Где взял?

— В Нижнем Новгороде, у одного старика-китайца. Забавный тип! Учит драться ногами и лечит иголками — втыкаемыми в тело…

— Зачем тебе было «приворотное зелье»?

С нескрываемо-жгучей завистью, как будто в первый раз, оглядев с ног до головы его могучую аполлоно-геркулесовскую фигуру:

— Конечно, тебе этого не понять, Давид! На тебя девушки и так — штабелями вешаются… Не считая, конечно, лезбиянок и расисток — вроде той… Хм, гкхм… Не к ночи будет упомянута.

Повожу ладонью по собственной лысой головушке и поникшим голоском, демонстрируя комплекс размером с внешнее кольцо Сатурна:

— Мне же, с моей ничтожной внешностью и крохотным размером полового члена… Даже родная мать говорила мне, что с таким пенисом — мужчину способна любить только его собственная мама.

Вижу — проникся. Ведь евреи сентиментальны и очень любят свою еврейскую матушку…

По-моему, ему даже стало меня жаль!

* * *

Траурно помолчали и первым его вопросом было, крайне заинтересованное:

— А скажи, Серафим: того приворотного зелья больше не осталось?

Хохотнув в душе, внешне с понурым видом отвечаю:

— Увы! После того досадного недоразумения, я решил от него избавиться.

Сожалеющее цокнув языком, добавил:

— Согласен, я — идиот! Мог бы раскрутить этого пиндоса и на три с половиной штуки баксов.

Тот, непонятно к чему относящемуся, угрожающе:

— Ну, если соврал…

Не объяснив, к каким именно моим словам-утверждениям — он испытывает сомнения и, каким образом собирается проверять их правдивость, зато заметно успокоившись, Давид буркнул:

— Ладно, заходи — не трону.

Вернувшись с балкона в гостиную, он поставил картонку на обеденный стол, развязал ленточку, снял крышку, и… Вскрикнув что-то по-еврейски, что-то типа «О, Боже мой!», он восхищённо-опасливо — как обращаясь к кобелю бойцовой породы:

— Это сделал ты, Серафим?

Косясь на «товарища Отто», мол — опасаясь откровенничать в его присутствии:

— Нет, это сделал вовсе не я. Мне эти «вещдоки» в трамвае подкинули — пока я кемарил.

Ответил честно, правдиво — но таким тоном, что он мне явно не поверил.

Не став выяснять подробности, Лейман деловито пересчитал скальпы и, несколько недоумённо вопросил:

— Этих пятерых я знаю… Кто, кем был этот седой?

— Так, «статистическая погрешность», — с деланной небрежностью маньяка, — сам знаешь, Давид: «лес рубят — щепки летят».

Почесав голову:

— Зачем?

— Для доказательства. Ведь, в вашей «конторе» — на слово не верят.

— Вот здесь ты прав, — посмотрев в глаза, — но лучшим доказательством были бы деньги…

— Прекрасно это сам понимаю! Но товарищ Иванов из Посольства сказал, что приоритетным — является наказать отступников и, в приказной форме — потребовал их ликвидировать… Кстати, приказ тоже здесь — на дне коробки. Завонялся конечно среди этой падали, но если ты не шибко брезгливый…

Товарищ Лейман брезгливым не был. Достав приказ и прочтя, он воскликнул в сердцах:

— Старый дурак!

Срывая злость, Лейман изо всех сил пнул лежащего ничком Резидента.

Я, очень осторожно:

— Может он и дурак — тебе видней. Но кроме этого досадного обстоятельства, товарищ Иванов ещё — старый революционер и представитель ИНО ОГПУ. К словам которого, таким как я — надо прислушиваться, а приказы — беспрекословно выполнять.

— Да, я тебя не обвиняю.

Несколько раз глубоко вздохнув и успокоившись, помолчав и подумав, Лейман покосившись на подозрительно неподвижного Резидента:

—