вполне удачно — по сути говоря, мне всю жизнь удавалось сочетать работу над романами с критической деятельностью, даже после того, как я ушел из университета. Эти два занятия у меня никогда не вступали в интеллектуальный конфликт между собой. У многих дело обстоит по-другому. Разбираться в механике процесса, постоянно анализировать литературу — для многих это было бы препятствием в их собственном писательском творчестве. Это вопрос характера. Мне кажется, что эти занятия дополняют друг друга; я считал и по-прежнему считаю, что навыки литературного критика помогают решать проблемы, возникающие, когда пишешь сам. Возможно, в моих книгах… Иногда меня упрекают в том, что я слишком требователен к читателю — наверное, это преподавательская привычка, когда пытаешься достучаться до студента на последней парте, который не слушает. Короче говоря, противоречия тут если и были, то главным образом личного, психологического плана. Ведь личность, статус профессора даже в Англии, где обстановка более демократичная, чем в большинстве европейских стран, подразумевает существование определенных обязанностей, некую серьезность. Особенно это становится заметно с возрастом, при продвижении наверх. Роман как литературный жанр целиком противостоит подобным вещам. Писатель по природе своей — анархист, разрушитель, выискивающий слабости, противоречия, недостатки в обществе, в том числе и в этом тесном мире, в университетской среде. Вот я и пытался решать эту проблему, если ее можно так назвать, путем раздвоения — почти 30 лет вел довольно шизофреническое существование. В университете держал себя как ученый, занимался серьезной критикой, со всей ответственностью относился к преподаванию. Со студентами я свои романы не обсуждал. Разумеется, мне было известно, что те их читают — они продавались в университетском книжном, я каждый день проходил мимо полки, на которой они стояли, но обсуждать никогда не обсуждал. Не выступал с чтениями в студгородке — в других университетах выступал, но не в своем собственном. Таким образом я старался отделить свое писательское «я» от «я» научного. С какого-то момента, когда я стал относительно известен, это сделалось очень трудной задачей. Пожалуй, в этом отношении переломным стал роман «Хорошая работа». Именно тогда я вышел на досрочную пенсию. В психологическом смысле это было настоящее облегчение. Ведь действие романа явно происходит в Бирмингеме, университет физически представляет собой мой собственный. Не успел он выйти — точнее, в процессе его издания, — мне заказали написать сценарий для телесериала по нему. Фильм снимали здесь, в Бирмингеме. Университет, к неудовольствию некоторых сотрудников, разрешил «Би-би-си» проводить съемки в студгородке. Мое повествование разыгрывалось в том самом месте, где я прежде работал профессором. Я наблюдал за съемками: выйду из дому, вот отсюда, пройду полмили до входа в Бирмингемский университет, а там уже появилась вывеска «Университет Раммиджа» и разыгрывается сцена, которую я сам придумал. Забастовка университетских преподавателей, везде пробки, крик стоит… Сон, да и только. Я что-то там придумал, а теперь люди это изображают, на это тратится куча денег. Очень странное ощущение. Но оставайся я преподавателем, оно, это ощущение, было бы не из приятных. В общем, я рад был, что вышел на пенсию именно тогда.

Существуют ли в реальной жизни прототипы героев ваших романов?

Пока я еще преподавал в университете, я тщательно следил за тем, чтобы кого-нибудь не вывести в узнаваемом виде. То есть мне — как, наверное, и любому писателю, — случалось заимствовать из реальной жизни какие-то случаи, черты характера людей. Но я старался их комбинировать или маскировать, так что подобных вопросов не возникало. Разумеется, писатель ничего не может поделать, когда жизнь начинает имитировать искусство. Бывало, что придуманные мной вещи сбывались. Два выдуманных мной университета возникли на самом деле. Одним из них был университет в ирландском городе Лимерике, созданный через пять лет после того, как я написал книгу — там у меня персонаж приезжает в Лимерикский университет. Другой, появившийся позже, — Глостерский университет, в романе «Думают…». Прошел год, и… Нет, я правда проверял — никакого университета в Глостере не существовало, но спустя год… Я упустил из виду то обстоятельство, что там было высшее учебное заведение — Челтенэм-энд-Глостер-колледж, надеявшийся стать университетом, что на самом деле и случилось. Да, такое бывало. Кроме того, были и другие вещи, более личного характера, придуманные мной, а затем произошедшие в жизни. Но среди моих героев есть лишь один такой, про которого я не скрываю — он списан с живого человека. Это — Моррис Запп, американский профессор из романов «Академический обмен» и «Мир тесен», играющий помимо того эпизодическую роль в «Хорошей работе». Его прототип — мой друг Стенли Фиш, достаточно известный американский ученый. К сожалению, Стенли только рад, когда его опознаю́т; честно говоря, он склонен скорее преувеличивать имеющееся сходство. Но если не считать его, я никогда не брал людей из реальной жизни, не изображал их так, чтобы их можно было узнать. И студентов я никогда не брал в качестве моделей — это, по-моему, было бы совершенно недопустимо, начни я изображать студентов в собственных романах. Однако мои описания сотрудников, студентов, какими они были в английских университетах в 60-е, основаны, разумеется, на пристальном наблюдении. Они отображают жизнь правдиво, хотя и в художественной форме.

Ваши гуманитарные интересы сформировались в детстве?

Мои родители не получили серьезного образования, не кончали университет. Отец бросил школу лет в четырнадцать или пятнадцать. Он много читал, обладал довольно узким, но неподдельным интересом к литературе. Одним из его увлечений был Диккенс. Диккенс оказал достаточно большое влияние и на меня самого, на мою работу. Забавно, что еще одним из отцовских увлечений был Ивлин Во — отчасти потому, что отец был музыкантом, играл танцевальную музыку в ночном клубе, куда Ивлин Во захаживал со своими приятелями, это было в 20-х. Так отец начал читать Ивлина Во. Он давал мне, еще совсем юному, ранние книги Во. Тогда мало кто из мальчиков, воспитывавшихся в простых католических семьях, в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте читал Ивлина Во; я был одним из тех, кто читал. Одним словом, мой отец был, по-моему, человеком очень одаренным, практически без образования в формальном смысле слова. Думаю, своими творческими генами я обязан главным образом ему. Поощрять мою любовь к чтению он мог, лишь не выходя далеко за рамки круга собственных предпочтений. Ему нравились английские писатели-юмористы — возможно, отсюда у меня комическая жилка: Джером К. Джером, «Трое в лодке», и прочее в этом роде. На самом деле, тут мне опять-таки следует благодарить школу, учителя английского. Для большинства писателей — английских писателей — учитель английского сыграл важную