целиком посвящают себя работе, но их отношение к ней, их идеалы совершенно различны. В каком-то смысле это — роман о положении дел в Британии, о британском обществе в тот период времени. Я понимал, когда писал его, что иду по стопам ряда писателей викторианской эпохи, пытаюсь сделать то, что удалось Чарльзу Диккенсу в романе под названием «Трудные времена», а миссис Гаскелл, Элизабет Гаскелл, — в романе «Север и юг». Это было как раз то, что мне нужно: там говорится о девушке с юга Англии, образованной, у которой завязываются отношения, сперва неприязненные, потом романтические, с владельцем хлопковой фабрики на севере, описываются забастовки, и так далее. Среди других романов того же рода — «Ширли» Шарлотты Бронте, «Сибилла» Бенджамина Дизраэли. Подзаголовок романа «Сибилла» — «Две нации»; он называется «Сибилла, или Две нации». Две нации у Дизраэли — это богатые и бедные. У меня же две нации — это люди, работающие в коммерческих, промышленных организациях, и интеллигенция: ученые, деятели искусства, сотрудники сферы образования. Я намеревался показать эти две группы, во многом полностью противоположные друг другу там, где речь идет о жизненных ценностях, но по сути взаимозависящие — ведь без промышленности не может быть культуры. Культуры, университетов не может быть без денег, без экономического развития. С другой стороны, деньги и благосостояние сами по себе бессмысленны, если не могут обогатить твою жизнь духовно, сделать ее более счастливой, а помочь добиться этого способно искусство. Так вот, я использовал эту аналогию, сделав свою героиню специалистом по индустриальной литературе викторианской эпохи. Она ни разу в жизни не была на фабрике — впервые она оказывается внутри помещения фабрики, когда начинается этот проект по обмену опытом, и для нее это — настоящий шок. В то же время директор хочет повысить свой культурный уровень, посещает поэтические чтения… Знаете, мне это очень нравится, заставлять людей меняться местами… Что до аналогии с викторианской литературой — я не мог исходить из того, что мои читатели знакомы с этими романами, поэтому включил в книгу цитаты из них и лекцию главной героини. Думаю, этой информации читателю достаточно для того, чтобы понять смысл книги.

Не пора ли составлять своеобразный справочник к вашему творчеству, вроде путеводителя к «Улиссу»?

Я думаю, у иностранных читателей какие-то вещи в моих романах наверняка вызывают затруднения — либо слишком английские, либо слишком сильно привязанные к аллюзиям на английскую литературу. Возможно, кое-что нуждается в аннотациях, даже в расчете на нынешнего английского читателя. Ну, например «Академический обмен» — это уже едва ли не исторический роман. Английские университеты теперь совершенно не похожи на тот портрет британского университета. По-моему, в художественном произведении всегда существует что-то лишнее — то есть для того, чтобы получать удовольствие, читателю необязательно понимать каждое слово, каждое предложение. Наверное, главная проблема возникает с пародиями: чрезвычайно трудно передать эффект пародии в переводном романе, когда аудитория незнакома с оригиналом, который пародируется. Когда вышел роман «Падение Британского музея», в котором множество пародий, я написал специальное предисловие для переводных изданий, чтобы по крайней мере объяснить читателям, в чем там дело. Не знаю, получили ли они возможность все полностью оценить. На самом деле, меня поражает, что книга, по-видимому, довольно популярна. Наверное, история сама по себе достаточно смешная и люди не очень переживают по поводу того, что незнакомы с источниками этих пародий. Мне кажется, важно, чтобы читатель понимал: главный герой, аспирант, занимающийся английской литературой, постоянно погруженный в современную прозу, испытывает галлюцинации, его переживания то и дело проходят, словно через некий фильтр через те романы, которые он в данный момент изучает. Наверное, этот эффект можно передать, не разъясняя точного происхождения текстов, которые там пародируются, хотя ничего определенного я тут сказать не могу. Почему мои книги популярны в переводе, как они вписываются в иностранную культуру — это остается для меня загадкой. Кроме английского, я читаю только по-французски. Но какое впечатление производят мои романы на французских читателей — понятия не имею. Многим они явно нравятся, и я очень этому рад. А когда смотрю на японское или китайское издание, то просто-напросто не представляю себе, как смысл моей книги можно передать посредством этого совершенно загадочного предмета, с иероглифами, идущими справа налево, вверх и вниз по всей странице, — этого мне никак не понять. Ни малейшего представления на этот счет.

И все-таки, как вы думаете, почему ваши книги пользуются популярностью во Франции?

Знаю — я ведь езжу во Францию каждый раз, когда у меня выходит книга. Я очень популярен во Франции; наверное, сейчас я во Франции более популярен, чем в Англии, как ни странно. Поэтому некое представление об этом у меня имеется. Я думаю, у меня очень хорошие переводчики. Кроме того, я считаю, что Франция с Англией достаточно близки друг к другу, так что большинство культурных ориентиров узнаваемы: мы смотрим французские фильмы, они смотрят английские… Мой последний роман, «Приговорен к глухоте» (Deaf Sentence), вызвал у моих французских переводчиков особые трудности. Дело в том, что главный герой, как и я сам, частично глух, поэтому ему постоянно слышится что-то не то, и в результате возникают непреднамеренные каламбуры. Разумеется, при таких обстоятельствах точного французского эквивалента английскому оригиналу не существует. Само заглавие подразумевает игру слов: «Deaf Sentence» («Приговорен к глухоте») звучит похоже на «Death Sentence» («Приговорен к смерти»). Во французском — да и в русском наверняка тоже — абсолютного эквивалента не подобрать. Проблемы такого рода встречаются по ходу книги сотни раз. Я разрешил своим переводчикам поступить так: найти, если удастся, соответствующие эквиваленты, если же не получится, я предложил им просто выбросить данный кусок, разве что без него в книге совершенно не обойтись — в этом случае можно дать сноску с объяснением, что там было в оригинале. Так была решена эта проблема во французском издании, которое, кстати, сейчас пользуется во Франции огромным успехом, стало бестселлером.

А как вообще возник замысел этого романа?

Я — скорее всего, подобно большинству писателей — создаю книги на основании собственного опыта, то и дело прочесываю свой опыт, едва ли не инстинктивно, в поисках возможных идей для прозы. Однажды мне пришло в голову — я точно знаю, когда это случилось, у меня записано: 26 декабря 2002 года, — так вот, я чистил зубы в ванной, а самые лучшие идеи часто приходят в голову не тогда, когда сидишь за рабочим столом, а когда чистишь зубы, бреешься, идешь по дороге… В