С самого раннего утра на дворах, вместе с петухами, начинали громко кричать разносчики, ходившие целыми полчищами по московским улицам…

На берегу Москвы-реки, у большого Каменного моста, в низеньком одноэтажном каменном здании помещались бани, под названием «Каменные». Со стороны Москвы-реки к ним был пристроен деревянный крытый коридор, выходивший в зимнюю купальню в реке. Многие любители в трескучие морозы бегали из бань в купальню, окунались в реку и бежали опять в баню. Я купался там зимой много раз. Окунувшись в оледенелую воду, я моментально из нее выскакивал и быстро бежал в горячую баню, на поло́к… Такие резкие контрасты мне очень нравились и всегда сходили благополучно.

Против храма Христа Спасителя* на Москве-реке ранее помещалась пристань Общества московских рыболовов, где они наподобие клуба собирались в небольшой избе, поставленной на деревянном плоту; кругом последнего было привязано много лодок.

Но здесь не столько ловили, сколько пили…

Однажды я случайно попал на заседание этого комичного Общества, происходившее в Московском трактире в большом белом зале. Собралось 27 членов, все люди довольно пожилые; тут были купцы, чиновники, капельдинеры, дворцовые лакеи и несколько подозрительных лиц неопределенной профессии.

Председатель Общества, редактор «Московского листка» Н. И. Пастухов,* ярый рыболов, деловым тоном открыл заседание следующим заявлением: «Господа, на сегодняшнем заседании нам предстоит обсудить всесторонне давно назревший вопрос относительно груза: на чем лучше становить лодки для ловли рыбы — на якорях, рельсах или камнях?.. Желающих прошу высказаться по этому вопросу». Рыболовы, выслушав это заявление, почти все одновременно заговорили об отрицательных и положительных качествах этих грузов. После непродолжительных дебатов выяснилось, что большинство высказалось за то, чтобы становиться на рельсах. Затем следовал доклад члена Общества, богатого купца и страстного рыболова Михаила Ивановича Носикова о вновь изобретенном им поплавке, который он тут же демонстрировал. Рыболовы с серьезными лицами и с большим интересом долго рассматривали этот поплавок, нашли его практичным и постановили благодарить его изобретателя.

Находившаяся на собрании жена одного из членов Общества сказала мне, что Михаил Иванович хороший человек, только у него из карманов живые черви выползают…

Изобретенный им поплавок он также носил всегда при себе в кармане.

Следующий очередной вопрос на повестке был о приманке. Но в это время в заседание половой принес большой поднос с водкой и закусками… и я поспешил удалиться «из заседания»…

У Воскресенских ворот, около здания губернского правления, с незапамятных времен находилась сутяжная биржа стряпчих, приказных и выгнанных со службы чиновников, занимавшихся писанием разных доносов, ябед и прошений для неграмотного, темного люда.

В простонародье такие лица известны под названием «аблакатов от Иверской». Все они поголовно алкоголики, с опухшими лицами и с красно-сизыми носами.

«Аблакат», найдя на улице клиента, приглашал его следовать за ним в трактир «Низок». Там за косушку водки, выслушав клиента, он писал ему такое витиеватое прошение, что понять написанное нельзя было не только постороннему человеку, но оно часто было непонятно и самому автору…

Заканчивая описание более характерных московских «отпечатков», я должен еще указать на московскую тьму.

В то время центральные улицы Москвы освещались керосиновыми фонарями, а на окраинах и в глухих переулках горели подслеповатые масляные фонари; зажигать и чистить их лежало на обязанности пожарных, которые большую часть конопляного масла, отпускавшегося им для освещения, довольно плохого, съедали с кашей. Вследствие этого редко поставленные масляные фонари, ночью едва мигавшие на темных улицах, рано гасли, и улицы с переулками погружались в кромешную тьму и тем дополняли картину патриархальной Москвы семидесятых годов…

*

Долгое время не находилось мне в Москве никакого места… (Однажды) мой дядя, придя вечером домой, сказал, что он нашел мне место в Ножовой линии, в башмачной лавке Заборова, который согласился взять меня в мальчики на условии служить ему бесплатно пять лет.

На другой день рано утром мы с дядей пошли в лавку Заборова. Последний, взглянув на меня, приказал мне идти наверх и находиться там в картузном отделении. В тот же вечер бабушка принесла мой сундук с бельем, и я окончательно поселился в доме своего хозяина…

Лавка Заборова была трехэтажная; кверху вела узкая винтовая чугунная лестница.

Внизу помещалось дамское, во втором этаже детское и в третьем этаже мужское отделение, где продавались сапоги и картузы. На третий этаж покупатели приходили редко, поэтому большую часть дня мне приходилось быть там одному.

Первое время я сильно скучал в своем одиночном заточении и, чтобы убить время, занимался там чисткой сапог и картузов. Около двенадцати дня я с нетерпением ждал снизу возгласа «хлебник». Услышав это слово, стремглав, кубарем спускался по винтовой лестнице вниз, где с наружной стороны лавки нас ожидал хлебник с большой плетеной корзиной, висевшей у него через плечо на широком ремне; в корзине лежали хлебы, колбаса, сыр, яйца и пр. Мальчикам ежедневно отпускали на обед десять копеек. На эти деньги я брал целый пеклеванный хлеб и маленький кусочек жареной колбасы. Затем всем служащим в лавке полагалось пить чай два раза: утром и среди дня.

Чай находился у хозяина, а сахар выдавали каждому на руки на целый месяц: приказчикам по фунту, мальчикам по полфунта. Сахар прятали друг от друга подалее; некоторые его засовывали в товар: в сапоги, ботики и в картузы.

Все-таки среди мальчиков находились ловкие мародеры, которые отыскивали спрятанный сахар и съедали его.

Мальчики, находясь в лавке, в присутствии хозяина и приказчиков не могли садиться и должны были находиться целый день на ногах. Работы в лавке им всегда было много. Главная обязанность их заключалась в побегушках: заставляли бегать в трактир за водой, за чаем, за водкой, в кухмистерскую за хозяйским обедом, а также таскать ящики с резиновыми галошами, весом в три-четыре пуда, снизу в третий этаж. Мы носили ящики на спине, с помощью веревочных лямок. Это была одна из самых тяжелых работ. Каждому из нас приходилось внести кверху от десяти до двадцати ящиков. Более слабые мальчики, идя по винтовой лестнице, падали под тяжестью ящика и сильно разбивались. Вечером мы разносили на дом покупателям купленные ими чемоданы, саквояжи и обувь. Одним словом, в лавке мальчики не имели ни минуты отдыха. В то время жизнь торговых мальчиков в городских рядах была тяжелая, сопровождавшаяся лишениями и наказаниями.

Тогда еще не было мировых судей. Поэтому в купеческой среде царствовали полнейший произвол и деспотизм; при этом главными козлами отпущения