Шрифт:
Закладка:
Я читал, что цены там в девяностые были ломовые, и не горел желанием проедать деньги.
Мы ехали в первом вагоне с головы состава. На перроне замелькали встречающие. И Наташка с Борей затихли, высматривая деда. Как он выглядит, они знали лишь с моих слов, но больше всего их волновало, что он самый настоящий татарин!
Как ни объясняй, что страна у нас многонациональная, и все народы так перемешались, что иной русский больше похож на представителя тюркского этноса, чем любой татарин, все равно стереотипы заставляли их представлять Тугарина Змея.
— Ну что, молодежь? Готовы? — проговорил Сергей, и потянувшиеся к выходу пассажиры с сумками затолкали его в купе, где сидели мы.
— Всегда готовы! — ответил я, а брат и сестра смотрели на людской водоворот, силясь там рассмотреть деда.
— Ну, минут десять ждем, — объявил Сергей.
Я глянул в окно и заметил деда с кравчучкой, помахал ему, но он не увидел меня в темноте вагона, хотя стоял совсем рядом.
— Вот он дед, — сказал я и принялся стучать в стекло.
— Где? — не поняла Наташка.
— Да вот же! — улыбнулся Борис, приложил пятерню к стеклу. — И вовсе он не похож на басурманина!
— Ха! — просияла Наташка, от волнения облизнула пересохшие губы. — Борька, он на тебя похож! У него, как у тебя и у отца, глаза чуть китайские!
Борину пятерню дед заметил, положил свою поверх нее, улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Наташка прилепила свою ладонь к стеклу, и Сергей на них проворчал:
— Эй, а отпечатки кто отмывать будет?
Брат с сестрой убрали руки, а дед не понял, что пачкает стекло, да так и стоял.
Сергей пошевелил мощными бровями и махнул рукой, отдал гитару заглянувшим в купе походниками, которые ночью орали песни, и проворчал:
— Расстроенная она у вас.
— Никак вашим поведением расстроена, — добавил я.
Наташка и Борис ерзали на полке, изнемогая, поглядывали на неиссякаемый поток пассажиров в коридоре. И их нетерпение передавалось мне. Самому хотелось пожать деду руку и расспросить о подробностях той истории с застреленным преступником, но я понимал, что надо заниматься разгрузкой.
— Дети — на выход, — объявил проходивший мимо Валентин.
Наташка и Борис подскочили, как на пружинах, и рванули знакомиться с дедом, а я наблюдал за ними из окна. Борька сразу же на нем повис, что-то затарахтел, Наташка с достоинством стояла в стороне. Дед раскраснелся от волнения и не знал, кому уделять внимание: Борису или Наташке, то к внуку обратится, то к внучке. Проблему выбора решил Валентин, который жестом повлек деда за собой выгружать товар из второго вагона.
Самое хрупкое мы везли в этом. Больше всего меня волновал инжир. Каждый плод я обернул салфеткой, сложил в две картонные коробки, открыл одну — вспорхнула стайка плодовых мушек. Нормально. Не заплесневел. А вот с шелковицы взлетел целый рой дрозофил. Ягоды пустили черный сок, на них различались белые нити плесени. Я разжевал одну ягоду: вроде не забродила. Если перебрать и промыть, можно продавать в бумажных кульках, но часть придется или выбросить, или пустить на компот.
— Давай, Павел, я тебе помогу, — вызвался Сергей и вывел меня из подсобки. — Иди на перрон, будете с Валентином принимать ящики и коробки.
Так было разумно и, выслушивая от Валентина, какой я деятельный товарищ, я спускал товар: три ящика абрикосов, немного смородины, инжир и шелковицу. Наташка и Борис помогали деду громоздить ящики на кравчучку.
Я нагрузил свою тележку, перевязал веревкой ящики и коробки. Снова знакомство деда с внуками получилось скомканное. По-хорошему надо бы сейчас — домой. Помыться, перекусить, телек посмотреть. Может, вздремнуть час-другой, а надо ехать на рынок, чтобы товар не сгнил.
Наташка с Борей сами хотели наторговать себе на карманные расходы, потому такой расклад их устраивал.
Для Бориса, похоже, главным было другое. Дед взялся толкать тележку ко мне, но брат остановил его, расстегнул рюкзак и вытащил альбом с рисунками. Он же обещал деду показать свои художества! Дед сел на корточки и принялся их рассматривать. Тогда я не выдержал, рванул к ним, встал между ними и таксистом-зазывалой.
— Дед, привет! — Он поднял голову, разулыбался и протянул руку, я ее пожал, говоря: — Борь, давай приедем на рынок, расположимся, и там все покажешь.
— Как шелковица? — мрачно спросила Наташка, видимо, ее расстроило то, что дед все время уделяет брату, точнее, брат узурпировал деда и трещит не смолкая.
— Хреново. — Я отогнул старую простыню, которой обернул коробки, и показал, в каком состоянии товар. — Но не прокисла. Ничего, будешь продавать кульками, как семечки. Для местных это экзотика, должны повестись.
Сестра повела плечами.
— Мне помыться бы, я такая вонючая!
— Придется потерпеть. Распродадим все часам к трем дня, все помоемся.
— А дед воды запас? — спросила на. — Отключат же!
— Тут не отключают воду, — объяснил я, — и горячую сами не греют, то есть колонок нет, она прямо из крана бежит.
— Ничего себе… — Она задумалась и спросила про поезд: — И это ты так каждый раз, как ехал сюда, так мучался, потел? — скривилась она. — Две ночи в поезде, тачки, не помыться, не поспать, потом — рынок… Жуть! И не думала, что это так сложно.
— Ты самого цирка не видела: поездки в метро с грузом!
Боря спрятал альбом в рюкзак. Туда же положил коробку с шелковицей и поковылял за дедом, рассказывая, как мы нарисовали фоторобот преступника, который оказался похожим. Когда наконец он смолк возле здания вокзала, дед сказал:
— В последнее время я торгую в Перово. Давайте я вас дома оставлю, а сам…
— Мы с вами! — вызвалась Наташка. — Зря позавчера, что ли, орехи щелкали и по шелковице лазали?
— Угостишь шелковицей? — мечтательно спросил дед. — Вкус юности!
Наташка повернулась ко мне, готовая угощать деда, но он ее остановил:
— Не сейчас. На рынке. Давайте побыстрее туда доберемся, побыстрее все продадим и вернемся домой.
— Поедем на метро? — радостно воскликнул Борис, — на этих…как их… лестницах?
— Эскалаторах, — подсказал я и распределил обязанности. — С грузом там будет сложно. Потому давай так: Наташа помогает деду, а ты — мне.
Так сестра не будет
