Дж. Роберт Оппенгеймер

Где бы Оппи ни находился, он то и дело ловил себя на мыслях о Джин. Однако здесь, в Беркли, где его буквально захлестывали воспоминания о былом, он еще чаще вспоминал о потерянной любви. Ее отцу, литературоведу, специалисту по творчеству Чосера, сравнялось семьдесят лет, и в конце минувшего учебного года он вышел на пенсию, так что, слава богу, шансов наткнуться на него в кампусе Калифорнийского университета было меньше, чем во время предыдущих поездок. Оппи не общался с ним два с половиной года, с тех пор как Джин покончила с собой, и у него не было желания разговаривать с ним сейчас. По словам Мэри-Эллен, бывшей квартирной хозяйки Роберта, Джон Стронг Перри Татлок, после того как проник в квартиру своей дочери через окно и обнаружил ее мертвой в ванной, нашел и сжег большую часть ее переписки. Имелись ли там письма от Оппи или упоминания об Оппи в чужих письмах – «ты же знаешь, что он женат; работа всегда будет для него на первом месте; Джин, ради бога – он же еврей!» – он предпочитал не знать.

Он делал для нее все, что было в его силах, и все же она умерла – он не был на похоронах, и ее могилу ему только предстояло посетить, а прежде узнать, где она находится. Следовательно, de facto получалось, что всего недостаточно, ЧТД[55].

Проект «Арбор» в ее честь.

Проект «Арбор», цель которого – спасти тех, кого возможно.

Но ведь любое решение, которое им удастся найти, – если оно вообще существует, – ни на йоту, ни на атом не изменит для нее ничего.

Оппи расхаживал по дому на Игл-хилл, погружаясь в клубы дыма из собственной трубки каждый раз, когда разворачивался в конце главного коридора. Он знал, что ему следовало извиниться перед Китти за вспышку гнева. Но когда гости разошлись, Китти поднялась наверх и сейчас лежала на кровати, утешаясь выпивкой; алкоголь помогал ей лучше, чем мог бы помочь Роберт.

Слова Хокона встревожили и расстроили его. Ведь, черт возьми, война закончилась. И, значит, все это – «дело Шевалье», так сказать, – должно быть похоронено вместе с остальными мертвецами! Неужели разыгрывается какая-нибудь увертюра? Но кому сейчас может быть дело до всего этого?

Оппи уже сделал необходимый телефонный звонок и договорился о встрече. Не безумием ли было выбрать для нее то же место, где его уже неоднократно видели? Нет, нет. На самом деле это был гениальный ход. Пусть они решат, что это паломничество, что печальный опустошенный мужчина счел необходимым посидеть там, где сиживал когда-то, и послушать отзвуки много лет назад умолкнувшего смеха. Бесспорно, лучше было встретиться за мостом, за заливом, в Сан-Франциско, да? Ни его дом, ни…

Да, да, это имело смысл. И уже пора было идти.

– Китти! – крикнул он, стоя у подножия лестницы. – Я вернусь!

Она что-то ответила, но он не разобрал слов. Слишком тихо, слишком невнятно.

Он вздохнул. Пальто в августе не требовалось, и он просто вышел из парадной двери, сел в машину и быстро, по своему обыкновению, поехал в сторону моста. Ведь все это в конце концов ни более ни менее как физика. Ускорение, векторы, трение. А осторожничают пусть языковеды.

Кафе «Сочимилко», расположенное по адресу: Бродвей, 787, оставалось точно таким же, каким он запомнил его по совместным с Джин визитам сюда, в том числе в их последнюю встречу, даже – да, да, это он! – бармен с пышными коричневыми усами был тот же самый. В это время суток народу в заведении было мало, и даже та самая кабинка, в которой он решил расположиться, оказалась свободной: та самая, где они с Джин сидели в последний вечер, выпивали и флиртовали перед тем, как поехать к ней домой.

Желтые стены, красные скатерти, кожаные сиденья, местами подремонтированные широкой тесьмой, свободная середина, где позднее будут танцевать посетители. Он вдохнул запах чеснока, тмина, корицы, перца чили и заказал текилы у подплывшей к нему официантки-чикано, похожей на мальчика даже в мексиканском наряде с широкой пестрой юбкой.

Оппи ждал, думая о Джин, о той ночи, о предшествовавших ночах, о ее смехе, ее голосе, о ее неизмеримо глубокой печали, о том, как ему удавалось успокоить ее, и о том, как ему это не удавалось.

Каждый раз, когда открывалась дверь, он вскидывал голову. Кто-то просил разрешения воспользоваться уборной. Парень притащил перец на кухню. Проститутка кинула на Оппи вопросительный взгляд, на который он отрицательно покачал головой; тогда она села на табурет у стойки и принялась болтать с барменом в ожидании лучшего развития событий.

И тогда-то наконец появился человек, которого он ожидал.

Оппи знал, что ему сорок один год. Высокий, худощавый, со скошенным подбородком, тяжелой нижней губой, длинным носом, большими ушами и светлыми волосами, в которых начала пробиваться седина. Прошло – сколько же? – пять лет с тех пор, как он в прошлый раз видел его на организационном собрании профсоюза ФАИХТ, проходившем в Уан-Игл-хилле, и Оппи вынужден был признать, что годы обошлись с этим человеком милостивее, чем с ним самим. Он встал и приглашающе помахал рукой.

Вошедший приблизился широкими быстрыми шагами.

– Привет, Роберт, – сказал он несколько напыщенным тоном, с отрывистым манчестерским произношением.

– Привет, – ответил Роберт и пожал протянутую ладонь обеими руками; тонкие, как у скелета, пальцы обхватили нормальные. – Очень рад, что вы пришли. – Он опустился на свое место, и Джордж Элтентон, инженер-химик, работавший в «Шелл девелопмент», сел напротив.

– Хокон Шевалье сказал мне, что ему отказали в контракте, – заявил Элтентон без всяких предисловий.

– Я знаю, – ответил Оппи. – Я знаю, и это ужасно. Я постараюсь замолвить за него словечко президенту Спроулу, но… – Он чуть заметно пожал плечами. – Поскольку я давно не работаю в Беркли, мое мнение не так уж много здесь стоит.

– Вам известно, что нас буквально терзали. Правительственные агенты.

– Да. Об этом я тоже сожалею. – Официантка подошла и приняла у Элтентона заказ: бутылку кока-колы. Оппи дождался, пока она отойдет, и сказал: – Вам пришлось столкнуться с теми же… – он не хотел преувеличивать значение событий, но подобрать слова было очень трудно, – последствиями?

– Вы имеете в виду: кроме преследования со стороны треклятого Федерального бюро расследований?

– Да, – сказал Оппи, кивком признавая, что это немаловажно. – Кроме.

Элтентон оторвал одну ладонь от стола:

– Нет. Моя работа более чем устраивает «Шелл». Кроме того, у них есть отделения по всему миру, и в отличие от бедняги Хока я не американец. Я только что подал заявление о переводе обратно в Англию. Ане,