– Скажу больше: многое из того, что нам известно, датируется восемьсот девяностыми годами, – ответил Оппи. – Просто в этом столетии в астрономию вкладывалось не так уж много денег. Самый большой в мире телескоп – Хукеровский, тот самый, на котором я вел наблюдения в Маунт-Вильсоне, – ввели в эксплуатацию в 1917 году, и до сих пор он остается непревзойденным.

– Две мировые войны тому назад, – заметил Гровз.

– Совершенно верно.

– А как насчет атмосферы Марса. Вы говорили, что она сильно разрежена.

– Очень сильно. Может быть, всего процент плотности от нашей.

– И из чего она состоит? Кислород там есть? И водяной пар?

– Спектрограммы, сделанные с поверхности Земли, покажут линии кислорода и водяного пара даже на Луне, где вовсе нет атмосферы, потому что все это присутствует в нашей атмосфере. Но при квадратуре…

– При чем?

– Когда линии, соединяющие Землю с Солнцем и Землю с Марсом, пересекаются под прямым углом, – вмешался И. А. Раби, специалист по радиолокации, – это и называется квадратурой. В таком положении Марс движется относительно Земли настолько быстро, что на спектрограмме проявляется Доплеровский эффект, который может отделить марсианские кислород и водяной пар от теллурианских, то есть земного происхождения, линий при условии, что их наличие в марсианской атмосфере достаточно весомо. Но сдвинутых линий ни для O2, ни для H2O пока что не обнаружено, а это значит, что если они и присутствуют там, то лишь в следовых количествах.

– Это если говорить об атмосфере, – уточнил Альварес. – Красным цветом Марс почти наверняка обязан ржавчине – окиси железа. И лишь одному богу известно, сколько воды содержится там в почве в виде вечной мерзлоты или на глубине в водоносных горизонтах.

– Безусловно, – согласился Оппи. – Мы наверняка когда-нибудь выведем телескопы на орбиту и получим куда более четкие фотографии и неискаженные спектрограммы. Ну а до тех пор? – Он развел руками.

– Получается, что мы говорим о мире с непригодной для дыхания атмосферой и без гарантии наличия воды, – сказал Гровз. – При таких условиях просто переселить людей на Марс не получится.

– Не получится, – кивнул Оппи. – Там потребуются самообеспечивающие закрытые поселения с собственными воздухом и водой – вроде громадных субмарин.

– Ладно, – сказал генерал. – В таком случае, профессор Раби, почему бы вам не попробовать выбрать подходящие места для высадки. Я знаю, что это преждевременно, но давайте предположим, что лучше высаживаться ближе к каналам, чем дальше, и ближе к экватору, где теплее. – Он повернулся к Оппи. – Помните, как нам выкручивали руки, когда шел выбор цели в Японии? По крайней мере, на этот раз нам не придется беспокоиться о том, что Генри Стимсон запретит лучшие варианты.

Оппи принужденно улыбнулся.

– Ну а теперь, – продолжил Гровз, – вернемся к моему первому вопросу: какие имеются варианты, кроме Марса?

– В нашей Солнечной системе? – уточнил Альварес. Он оторвался от стены и теперь расхаживал взад-вперед вдоль западной стены. – Четыре большие планеты – газовые гиганты; выкиньте их из головы. Плутон, вероятно, каменное тело, но его и открыли-то совсем недавно… сколько же?.. лет шестнадцать назад. Мы о нем практически ничего не знаем, кроме того, что там чертовски холодно. Ну, и по прикидкам, он в тридцать раз дальше от Солнца, чем мы.

– А как насчет других лун? – осведомился Гровз, снова опустившись в кресло.

– Есть несколько подходящих по размеру, – сказал Альварес. – Ганимед, спутник Юпитера, и Титан – Сатурна больше Меркурия, но о них тоже очень мало известно, не считая того, что на Титане есть какая-никакая атмосфера.

– Ладно, – снова сказал Гровз и отломил еще кусок шоколадки. – Поскольку о лунах других планет мы не знаем практически ничего, остается согласиться на том, что со старта мы кинемся к Марсу. Я намерен дать фон Брауну и его парням некоторое представление о том, насколько далеко находится цель, для достижения которой они будут работать.

– Марс – ближайший из объектов, которые должны уцелеть, – сказал Раби. – Я голосую за него.

Дайсон кивнул:

– Марс.

– Да, – согласился Альварес. – Конечно, необходимо будет подумать и о других возможностях в Солнечной системе, хотя не исключено, что мы надумаем отправиться и куда-нибудь подальше. Ведь мы можем и не найти поблизости ничего подходящего.

– Подальше? Что вы имеете в виду? Другую звездную систему? – спросил Гровз, нахмурившись.

– Нет, – сказал Оппи. – То есть да, насчет того, как вы выразились, поскольку термин «Солнечная система» относится конкретно к нашей звезде – Солнцу. Но я сомневаюсь в самой идее Луиса. Если мы не найдем в Солнечной системе ничего подходящего для жизни, значит, нам нужно будет построить себе новый дом. Гораздо вероятнее, что в ближайшие восемьдесят лет мы не ограничимся постройкой… э-э-э… космических кораблей, а создадим внушительную колонию, свободно плавающую в космосе. Возможно, в поясе астероидов, где благодаря очень слабому тяготению добыча полезных ископаемых будет нетрудным и дешевым делом. Ведь после фотосферного выброса Солнце успокоится. Если когда-нибудь мы вознамеримся отправиться к другим звездам, то всегда сможем снабдить двигателями наше космическое жилье, но это вопрос будущих веков, если не тысячелетий. На сегодня мы можем строить космические объекты в околосолнечном пространстве, мы можем запасать практически неисчерпаемую солнечную энергию, мы можем вести разработку полезных ископаемых на астероидах. Раби, мне представляется, что вашей группе следует рассматривать оба варианта – и Марс, и искусственный объект, вращающийся вокруг Солнца за пределами опасной зоны. – Оппи сделал паузу. – Поймите меня правильно: если бы кто-то потребовал от нас отправить человека на Луну в течение десяти лет, я бы отказался. А многочисленную группу из мужчин, женщин и детей – на Марс за восемьдесят лет? Или за те же сроки массивное обитаемое космическое сооружение, расположенное на расстоянии, обеспечивающем выживание при взрыве фотосферы? Легко. – Он переводил взгляд с одного лица на другое, собирая кивки в знак согласия, затем снова повернулся к генералу и одарил его широкой улыбкой.

Гровз с довольным видом поднялся на ноги.

– Джентльмены, – сказал он, – мы с вами только что свершили квантовый скачок в мир Бака Роджерса[54].

Оппи ухмыльнулся. Многие коллеги-физики не приняли бы эту метафору, потому что квантовые скачки бесконечно малы, но, как и большинство придирчивых людей, они упускали суть явления. Квантовый скачок происходит мгновенно, минуя промежуточные этапы, и сейчас, безусловно, все произошло именно так. Имея в своем распоряжении ракеты фон Брауна – и самого фон Брауна! – США внезапно оказались на пути к выходу в открытый космос, в область, которая в противном случае могла бы оставаться неисследованной до двадцать первого, если не до двадцать второго века.

Он вспомнил свою встречу в Овальном кабинете и стеклянную табличку с надписью на ореховой подставке на столе Трумэна и