желалъ бы я огорчить Васъ или, паче чаянія, обидѣть. Вспоминаю всё время бесѣды наши и тѣшу себя надеждой, что однажды представится намъ случай поговорить вновь. Благодарю за поздравленія со Свѣтлымъ Рождествомъ и самъ отъ всей души поздравляю Васъ. Подарокъ же, пусть и скромный, надѣюсь передать Вамъ въ самое ближайшее время…»

Тут приходилось признать, что с подарком великой княжне выходило туго, ибо что мог подарить ей просто кадет, оказавшийся на юге буквально только лишь с тем, что на нём да в карманах?..

Впрочем, одну вещь он подарить мог всегда, но для этого требовалось «внешнее содействие»…

– Написал, Фёдор? Давай мне, я вручу. Лично, в собственные руки. – Заглянувший на следующий день Аристов стоял подле койки Солонова.

– Спасибо, Константин Сергеевич. А можно, чтобы Севка Воротников ко мне бы зашёл?

– Всеволод-то? Отчего ж нет, отправлю его сюда тотчас.

– А зачем это тебе, Слон, а? – подозрительно осведомился Севка, сидя на койке рядом с Фёдором.

– Надо, – буркнул Фёдор. И показал Воротникову свой единственный золотой империал, что так и носил в нагрудном кармане – с того самого дня, когда всё началось.

– Ого! – впечатлился Севка. – Ну, видать, и впрямь надо. Рассказывай, Слон, какую гимназисточку закадрил? Да не бойся, отбивать не стану, у меня их не то пять, не то семь, никак не запомню!..

– То-то и оно, Севка, что так до семи считать и не научился…

– А мне зачем? – жизнерадостно заметил Воротников. – И без того справляюсь.

– Ладно, сделаешь или нет?!

– Да сделаю, сделаю, не кипятись только. Но империал мой, договорились?

– Договорились.

Севка не подвёл, видать, очень уж хотелось заполучить золотой, на который можно было неплохо подзакусить в многочисленных трактирах Елисаветинска, а поесть кадет, ныне прапорщик Воротников любил почти так же сильно, как и гимназисток.

В Сочельник к Фёдору пожаловал сам полковник Аристов. Фёдор попытался было вручить ему письмо к великой княжне, однако Две Мишени только покачал головой.

– Сам вручишь, господин прапорщик. Вставай. Зван ты на Рождество к самому государю. Как и аз, грешный.

Земля ушла у Фёдора из-под ног. Господь Вседержитель, ему к государю на званый вечер, а он в таком виде!..

Однако Аристов, как оказалось, подумал и об этом, потому что принёс с собой новый, с иголочки, мундир, новую форму Добровольческой армии, весьма напоминавшую, впрочем, парадную форму александровских кадет: чёрная, с белыми кантами вокруг нагрудных карманов и на планке; к ней очень подошли те самые красно-чёрные погоны с одним серебристым просветом и одной звёздочкой, так и лежавшие у Фёдора без дела. Форма оказалась впору и хорошего качества, просто на удивление.

– Мы захватили склады южных округов, – пояснил Две Мишени. – Ну, пошли, господин прапорщик, негоже опаздывать к государю…

Император Александр Третий занимал большой особняк в самом центре Елисаветинска, дом богатейшего скотопромышленника и хлеботорговца Еникеева. Пока шли, Фёдор весь извёлся: и от ожидания, и от того, что как-то всё-таки неловко – его позвали на Рождество, а друзей, его роту, которая вся Государя освобождала, – нет…

– Не грызи себя, кадет, – по привычке поименовал его Аристов. – Государь с первой ротой уже встречался, пока ты в госпитале отлеживался. Тебе не говорили, чтобы не расстраивать, я с них со всех слово взял. И никто не проговорился!.. Ну да теперь всё по справедливости.

Конвой из лейб-казаков откозырял Аристову как старому знакомому.

Вошли.

Особняк богатого купца сверкал позолотой и лепниной, но видно было, что кричащую роскошь стараются убрать или хотя бы закрыть. Государь не любил зряшный лоск, тем более столь безвкусный.

Ёлка, с грудой цветных пакетов под ней, наряжена была в большой двусветной зале. Разубрана, ждут своего короткого часа свечи, свисают золочёные орехи, поблёскивают большие шары. Аристов улыбнулся, похлопал Фёдора по плечу и каким-то мягким кошачьим движением исчез в боковой двери.

А из двери напротив, в нарушение всех установлений и обычаев, церемоний и правил, стремительно появилась великая княжна Татьяна Николаевна собственной персоной.

Светло-жемчужное платье, сетка из мелкого жемчуга на высокой причёске, бальные перчатки выше локтей и сияющие глаза.

Фёдор замер было, однако вспомнил письмо о том, что в присутствии великой княжны все «цепенеют». Цепенеть он, следовательно, права не имел.

– Ваше императорское высочество, сударыня Татьяна! – Он сделал шаг, поклонился, а потом вдруг выпрямился, взглянул ей прямо в лицо. – Спасибо вам за честь. От всего сердца спасибо. И… я ужасно рад вас видеть, – последнее вырвалось само собой, заставив бывшего кадета вновь густо покраснеть.

Покраснела и княжна.

– Ах, помилуйте, дорогой Фёдор. – Она протянула ему руку, но не для поцелуя, а просто для пожатия, на удивление крепкого. – Благодарю вас, что пришли, несмотря на рану. Это я, конечно, глупая, скверная сестра милосердия – вам лежать надо, а не…

Фёдор принялся горячо возражать. Он и в самом деле ощущал себя сейчас совершенно здоровым, только голова слегка кружилась, но это, наверное, от восторга.

– У меня для вас подарок, дорогой Фёдор. Нет-нет, он не под елкой. Вот, – она метнулась в сторону, извлекла из-за дивана явно заранее упрятанный туда свёрток. – Возьмите, вот. Он… он полезный, вот увидите! Я сама всё там делала.

– У меня тоже подарок, – Фёдор сам не знал, как сумел произнести эти слова вслух. Честное слово, у Аничкова моста останавливать немецкую атаку куда легче было. – Вот… только он не полезный…

– Мне? Подарок?.. Спасибо… – зарделась княжна, хотя, конечно, в жизни своей получала множество рождественских подарков. – А можно посмотреть? Можно прямо сейчас? Умру, не доживу до утра!..

– Можно, – вырвалось у Фёдора.

Севка Воротников не зря получил свой империал.

На аккуратно вставленном в картонную рамку рисунке чёрной тушью был как раз Аничков мост, баррикада, дымящийся «мариенваген» и на его фоне стояли, обнявшись, четверо кадет – Федя Солонов, Петя Ниткин, Лев Бобровский и сам Севка. Себя он скромно изобразил во втором ряду, для пущего впечатления добавив на переднем плане убитого немца с валяющейся рядом винтовкой.

Они оба, кадет и великая княжна, неловко протянули друг другу подарки. Так же неловко приняли, краснея ещё пуще (хотя, казалось бы, уже некуда). Замерли, не зная, что сказать, кроме банальных и совсем ненужных сейчас слов.

И кто знает, чем всё это бы кончилось, но в дверь резко постучали. Миг спустя Две Мишени уже шагал через порог.

– Ваше Императорское Высочество, – он поклонился.

– Спасибо вам, дорогой Константин Сергеевич, – выдохнула княжна.

– Идёмте, господин прапорщик, нас ждут, – с притворной строгостью сказал полковник, делая Фёдору знак.

Остаток вечера Фёдор, как ни старался, вспомнить потом не мог. Всё