Шрифт:
Закладка:
– Эй, девушка, – произнес кто-то надо мной. – Дождь вот-вот пойдет.
Я зажмурилась. Только священника здесь не хватало.
– Слышишь меня?
Да что ж такое.
– Вставай, кому говорят. Раньше надо было расстраиваться.
Где-то опять завибрировал телефон. Мужчина перегнулся через оградку и поднял мобильник с земли – видимо, выпал во время моего представления.
– Ало? – деловито сказал он в трубку. – Вы орете мне в ухо! Нет, не Вера, молодой человек. Она, я так понимаю, рядом. Жива с Божьей помощью. Слушайте, если вы так о ней печетесь, зачем пустили на кладбище одну, да еще в такую погоду?
Антон что-то прорычал в ответ. Но священник, казалось, ничуть не смутился.
– Ну и заберите ее отсюда. Пока она тут тоннель не вырыла… Грех какой. А? Да перестаньте орать!
Голос Антона стал тише.
– Мы на Архиповском. Чем-чем? Кладбище! Да. Ждем.
Я полежала щекой на нагретой дыханием земле еще секунд тридцать и села. Кажется, в моей сумочке не было салфеток, так что я вытерла лицо рукавом.
– Вот. – Мужчина неуклюже перегнулся через оградку и протянул мне носовой платок. – Раз уж сидишь. Протри там.
«Что?»
Он ткнул пальцем мне за спину.
– Памятник, говорю, протри, раз забралась. Давно никто не приходил. Почистить надо. Уважение к покойнику какое-никакое…
Я обернулась к надгробию. Вид букв снова резанул. Я даже смогла заплакать.
– Да не реветь, а памятник вытереть! – велел священник.
Я придвинулась к камню почти вплотную. По верхней кромке тянулись разводы от дождя и снега, в двух местах белели следы от помета птиц. Костя однозначно заслуживал лучшего.
– Эй, Лексеич! А я обыскался уже! Там пришли по поводу отпевания!
Из-за поворота показался круглый человечек в синем костюме рабочего. Лицо его закрывала кепка.
Ну слава богу.
– Протри памятник, – строго повторил Лексеич, отлипая от оградки. – И через двадцать минут чтоб у ворот. Не потеряешься? И не реви, поняла? – Он обернулся к рабочему. – Что там?
Тихо переговариваясь, мужчины зашагали прочь, на ходу разгребая ногами прошлогодние листья. В этот момент поднялся ветер, небо как будто пригнулось еще ниже. Душный воздух ударил в лицо, и я снова повернулась к памятнику.
Семенов Константин Игоревич. Буквы белые на сером, строгий шрифт без излишеств. Лицо Кости стерлось из памяти, но я помнила его руки со следами чернил, волосы, зачесанные набок, искристые чуть прищуренные глаза. Кусочки калейдоскопа, которые мне никогда уже не собрать воедино.
Зажав в кулаке платок Лексеича, я скорчилась на земле. Вместо сердца внутри стучал сжавшийся комок ледяного страха. Каждый раз, когда он ударялся о ребра, боль прошивала тело от пяток до макушки.
На тыльную сторону ладони упала первая капля. Потом еще и еще одна, и вот уже дождь зарядил в полную силу, омывая мне плечи и спину. Воздух напитывался запахом мокрой земли. Обхватив себя руками, я будто падала в невесомость. Одежда на мне давно промокла, а дождь все лил.
– Бедная Вера, – произнес кто-то над ухом. – Не плачь. Ты не одна.
Я обернулась – за спиной, примостившись на корточках, сидел Тёма. Рубашка облепила его торс, по лицу текли дождевые капли, а сам он смотрел на меня с искренним сочувствием в зеленоватых глазах, которые от серости вокруг будто стали ярче.
Тёма опустился на мокрую землю. Места внутри оградки было мало, двоим не развернуться. Он примостился сзади и обнял меня – так же, как когда-то обнимал Эдгар: собственническим жестом накрыв плечо и прижавшись грудью к спине, так что я слышала его сердцебиение.
– Ты не одна, – повторил он.
Слезы кончились так же резко, как полились. Я медленно повернула лицо к Тёме. Несколько колец в ухе. Еле заметные следы от подростковых прыщей. Аккуратные полные губы, наверняка мягкие и нежные. Эдгар впивался в меня, как зверь, губы вечно немели от его поцелуев, а на плечах после его хватки оставались синяки.
Но это был он.
– Я скучал, Вера, – тихо произнес Тёма чужим голосом, и меня прошиб пот.
Наконец-то.
– Руки убрал, – раздалось сверху.
У калитки стоял Антон. Дождь заливал ему глаза и брови, но не мешал целиться из пистолета в человека за моей спиной.
Он мне все испортит!
– Ты все-таки пришел, – одобрительно произнес Тёма, и тягучий мед вернулся в его голос. – Так даже лучше.
Он обхватил меня на талию, и в то же мгновение мир выключился.
Глава 20
Антон
Я открыл глаза. Тело затекло, запястья были стянуты за спиной. Ноги перемотаны скотчем на коленях и лодыжках. Какого хрена?..
Я напряг мышцы. Видимо, на руках тоже был скотч – они вообще не двигались. Попробовал осмотреться. Комната небольшая, метров восемь. Не видно ни окон, ни дверей, но откуда-то сверху просачивался ровный дневной свет. Пол подо мной был ледяной – похоже на бетон. Из углов тянуло сыростью. Что это вообще? Подвал? Тогда откуда свет?
Последнее, что помню, – Вера, лежащая на могиле, и Тёма, обнимающий ее со спины.
– Очнулся, – пробормотал трескучий голос в метре от меня.
Я осторожно повернул голову. Рядом в такой же позе – руки за спиной, лодыжки связаны спереди – сидел Лестер. Выглядел он хуже, чем в первое наше знакомство – слепые глаза выцвели до белизны, три волосины, оставшиеся от роскошной шевелюры, упали на лицо, плечевые суставы под тканью льняной рубашки вывернуты так, как у здорового человека никогда не получится.
У меня самого мышцы уже начинало тянуть от неменяющейся позы.
– Где Вера? – спросил я.
– Тут где-то, – раздраженно отозвался Лестер. – Я слышал, как он с ней говорил.
– Кто?
Он нетерпеливо вздохнул.
– Мадонна, ты совсем тупой, что ли?
За моей спиной послышались шаги. Вкрадчивый до тошноты голос произнес:
– А вот и ты.
Тёма обошел меня и опустился на корточки. Черная рубашка на нем даже не помялась, волосы были сухие, в нездорово блестящих глазах отражалось радостное предвкушение, как у маленького ребенка перед новой игрушкой.
– Сученыш! – Я дернул руками, хотя прекрасно знал, что скотч ничем не расцепишь. Быстро скосил глаза на кобуру – пусто.
– Увязался за нами, представляешь. – Тёма посмотрел куда-то поверх меня. – Но так даже лучше.
Новые шаги, на этот раз мягкие и упругие, как у кошки. В поле моего зрения шагнула Вера. Хоть она выглядела реальной: волосы влажные после дождя, на рубашке пятна земли. Глаза у нее были спокойные, движения – плавные, как на отдыхе. Что он ей дал?
Я попытался
