у меня на шее встают дыбом.

– Ты его даже не знаешь, – говорит она. – Ты, блин, здесь пробыла десять минут. – У нее раздуваются ноздри, а лицо краснеет от злости. – А я в его жизни уже много лет. И готова поспорить, что он ничегошеньки про тебя не знает, так ведь?

Меня захлестывает тревога.

– Что ты имеешь в виду?

– Я же говорила, что когда мы впервые встретились, твое лицо показалось мне знакомым, но я не сразу поняла, что к чему. А сегодня утром, когда я сфотографировала, как ты выходишь из дома Мейсона, все сложилось. Именно тогда я вспомнила про фотографию, которую показывала Бэйлор в прошлом году, – объясняет она. – Я подумала, что на ней Бэйлор, но она меня поправила.

Очевидное безумие Кэссиди начинает меня пугать даже больше, чем то, что она тайком меня фотографирует. Но она привлекает мое внимание, когда роется в сумочке и достает из нее какую-то потрепанную фотографию.

Она держит фотографию в руке так, что я не вижу, что на ней изображено.

– Когда я училась в старших классах школы, – продолжает она, – я ходила на вечеринки. На дикие вечеринки. На одной из них я впервые увидела Мейсона. Он меня тогда не знал, мы сошлись только позже, в университете. – Кэссиди делает паузу и вздыхает, выдавая безрассудную влюбленность школьницы. – Но именно из-за него я пошла учиться в Университет Клемсона.

О боже! Она и правда его преследует. Моя тревога быстро перерастает в чистый неразбавленный страх.

– Я знала, что он в меня влюбится – это был просто вопрос времени. Я была очень… м-м-м… убедительной.

От мысли о ее убедительности мне становится нехорошо.

– Но вернемся к делу. – Она качает головой, словно для того, чтобы вернуться из своих грез. – Я знаю, что происходило на тех вечеринках.

Она пристально смотрит на меня. Этот взгляд говорит о том, что она знает.

У меня внутри все сжимается, а неровные кусочки кошмаров прорезают мой мозг. Мои легкие горят, умоляя пополнить запас воздуха, который из них улетучился. Мое тело, предчувствуя беду, опирается на стену здания.

– Мейсон считает тебя какой-то благонравной принцессой, – закатывает глаза Кэссиди. – Белоснежкой, да? Ну так вот, Принцесса, как ты думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что ты посещала подобные вечеринки? Если бы он узнал, что ты из тех девушек, которых возбуждает, когда их трогают сразу много парней? Если бы я рассказала ему, что тебе нравится сосать чей-то непонятный член, пока другой парень тебя трахает? Думаешь, он стал бы и дальше так к тебе относиться? Или не смог бы даже смотреть на тебя без отвращения?..

Мурашки бегут у меня по спине, когда я пытаюсь удержать кошмары, осколки воспоминаний на расстоянии. Мейсон все знает. Я ему рассказала. Этим она меня не проймет. Но Кэссиди продолжает, наказывая мою решимость, описывая все, что тогда произошло или могло бы произойти, в мельчайших подробностях. Ее словесные описания вызывают у меня волну тошноты. Я чувствую, как кровь отливает у меня от лица. Я боюсь, что сейчас потеряю сознание, поэтому упираюсь руками в колени – и к своему ужасу, извергаю свой обед на тротуар у себя под ногами.

Все еще не в силах выпрямиться, я ощущаю прожигающий взгляд Кэссиди и поднимаю глаза на нее. Должно быть, меня выдает полная безысходность в моих наивных глазах, и я ясно вижу момент, когда Кэссиди все осознает.

Ее лицо искажается от злобы, когда она оценивающе оглядывает меня с ног до головы.

– О боже, – произносит она, изучая меня, ее глаза безжалостны и холодны, как пронизывающий зимний ветер. – Значит, Белоснежка не шлюха. Она жертва.

Если бы содержимое моего желудка еще не лежало позорно передо мной, то сейчас это точно бы произошло. Я неудержимо дрожу всем телом. Но пока я смотрю, как в ее злобных глазах крутятся шестеренки, ужас от того, что она знает мою тайну, меркнет по сравнению с тем, что она произносит дальше.

Она сует мне под нос потрепанную фотографию. Я неуверенно смотрю на нее. На фотографии я. В тот вечер.

– Так что, Принцесса, – говорит она, и злорадство звучит в каждом ее слове: – Мальчики занимались с тобой сексом без твоего согласия? А как ты можешь быть уверена, что он не был одним из них?

Когда я внимательнее приглядываюсь к фотографии, от напряжения мое сердце сжимается, словно в кулак. На заднем плане Мейсон с еще одним пареньком.

Он так молод. У него на лице еще даже не появилась его мягкая светлая бородка, но это совершенно точно он. Но то, от чего в моем пустом желудке поднимается очередная волна тошноты – это то, что парень, которого Мейсон обнимает за плечи, – одно из безымянных лиц из моих кошмаров.

Дрожащими руками я хватаю фотографию и сминаю ее в кулаке, собираясь с силами, чтобы побежать. В конце концов, бежать у меня получается лучше всего. Я делаю глубокий вдох. Потом еще один. И как только мои легкие наполняются достаточным количеством кислорода, чтобы мое тело могло двигаться, я ухожу. Я ухожу, оставив свой сломанный, разбитый телефон на тротуаре в луже собственной рвоты.

– Ну ладно, – кричит Кэссиди мне вслед, – можешь оставить фотографию себе!

Я пытаюсь не слушать ее смех, отражающийся от стен здания за моей спиной. Я спешу как можно быстрее добраться туда, где мне нужно быть.

* * *

У меня в ушах визжат двигатели самолета – мы едем по взлетной полосе. В динамиках звучат объявления, за которыми следует видео с инструкциями по безопасности. Стюардессы идут по проходу, проверяя, что все пристегнули ремни, и закрывают крышки багажных полок. Я видела это сотню раз. Все это превращается в бессмысленный фоновый шум, а я погружаюсь в свои мысли.

Лицо Мейсона не появлялось в моих кошмарах. Но в них было так много лиц. И он был на той вечеринке. Доказательство этого лежит на столе в кухне у моих родителей, вместе с письмом для Скайлар, в котором я объясняю, что не могу остаться на ее свадьбу. Неубедительные отговорки о чрезвычайной ситуации у Чарли. Надеюсь, Скайлар не возненавидит меня за то, что я пропущу столь важный день в ее жизни.

Я не могу остаться. Я не могу пойти с ним к алтарю. Я не могу стоять рядом с ним у алтаря, зная, что он может быть одним из них. Это объясняет, почему Мейсон так легко принял то, что со мной произошло. Почему он говорил,