затянул первые строчки из «Обратился молодой Обадия к старому Обадии», каковой мотивчик, как вы сами наверняка могли заметить, является чрезвычайно популярным у паровых машин, не рассчитанных на высокие скорости. Океанские лайнеры с двумя винтами предпочитают «Турецкий марш» или увертюры к «Бронзовой лошади» и «Дочери мадам Анго», но если что-нибудь идет не так, они переключаются на «Похоронный марш марионетки» Шарля Гуно в разнообразных вариациях.

— Когда-нибудь и вы освоите собственную мелодию, — сказал им Пар и в последний раз приложился к гудку противотуманной сирены.

На следующий день небо прояснилось, и море немного успокоилось, зато началась такая качка, что «Димбула» попеременно ложилась то на один борт, то на другой, пока у каждого кусочка железа в ее корпусе не начала кружиться голова. К счастью, морская болезнь началась не у всех одновременно: в противном случае, корабль бы развалился, как намокшая картонная коробка.

Занимаясь своим делом, Пар то и дело тревожно посвистывал: именно во время такой вот утомительной бортовой качки, приходящей на смену урагану и шквалам, и происходит большинство аварий и несчастных случаев на море, потому что все думают, что худшее уже позади, и расслабляются. Посему он ораторствовал и болтал без умолку до тех пор, пока балки и рамы, опоры, стрингеры и прочие узлы и детали не научились объединяться между собой и опираться друг на друга, с честью выдерживая новое испытание.

Чтобы попрактиковаться в этом как следует, у них была масса времени, поскольку в море они провели шестнадцать дней, и лишь когда до гавани Нью-Йорка оставалась какая-нибудь сотня миль, погода переменилась. Подобрав своего лоцмана, «Димбула» вошла в порт, сплошь покрытая солью и свежей бурой ржавчиной Ее дымовая труба стала темно-серой сверху донизу, две шлюпки смыло за борт, три медных кожуха вентилятора походили на шляпы нетрезвых гуляк после жаркой схватки с полицией, посередине мостика образовалась вмятина, а рубка, в которой размещалась рулевая паровая машина, была покрыта сетью трещин, словно ее изрубили топором. Счет за мелкий ремонт в машинном отделении получился почти таким же длинным, как гребной вал, деревянная крышка носового люка, когда ее подняли, развалилась на части, а паровой кабестан перекосился на своем основании.

Тем не менее, по словам шкипера, «повреждения оказались минимальными».

— И еще она пообтерлась и потеряла неуклюжесть, — сказал он мистеру Бьюкенену. — Несмотря на свое водоизмещение, руля она слушалась легко, словно гоночная яхта. Помните тот последний шквал у Большой Ньюфаундлендской банки? Я просто горжусь ею, Бак!

— Она и впрямь хороша, — согласился старший механик, глядя на неопрятные и взъерошенные палубы. — Постороннему и предвзятому наблюдателю может показаться, что мы потерпели кораблекрушение, — но мы-то с вами знаем правду.

Вполне естественно, что все узлы и механизмы «Димбулы» преисполнились гордости, а фок-мачта и передняя таранная переборка, создания напористые и пробивные, стали умолять Пар оповестить весь Нью-Йоркский порт об их прибытии.

— Расскажи о нас этим большим кораблям, — твердили они. — А то они воспринимают нас как нечто само собой разумеющееся и недостойное внимания.

Утро выдалось великолепное — ясное, тихое и безоблачное, и в едином строю, с оркестрами на палубах, под басовитые гудки буксиров и взмахи дамских платочков, их приветствовали «Мажестик», «Париж», «Турень», «Сербия», «Кайзер Вильгельм II» и «Веркендам», величественно направлявшиеся к выходу из гавани. Когда же «Димбула» переложила штурвал, уступая дорогу роскошным круизным лайнерам, Пар (который полагал себя всезнайкой и потому не стеснялся лишний раз прихвастнуть и порезвиться) прокричал:

— О да! О да! О да! Принцы, герцоги и бароны морей и океанов! Настоящим спешу уведомить вас, что мы — «Димбула», пятнадцать суток и девять часов тому назад вышедшие из Ливерпуля, — впервые в своей карьере пересекли Атлантику с четырьмя тысячами тонн груза! Мы не потерпели фиаско и не пошли ко дну. И вот мы здесь. Ур-ра! Мы в полном порядке. Но нам пришлось пережить испытания, невиданные прежде в истории мореплавания! Волны обрушивались на наши палубы одна за другой, сметая все на своем пути! Мы выдержали килевую и бортовую качку! Мы уже думали, что погибаем! Ура! Ура! Но этого не случилось. Мы хотим дать вам знать, что пришли в Нью-Йорк через всю Атлантику, преодолев самые неблагоприятные погодные условия, какие только можно представить; отныне мы — «Димбула»! Мы — рр... гха... ррр!

Красавцы-лайнеры стройной чередой проходили мимо, уверенные и невозмутимые, как времена года. «Димбула» слышала, как «Мажестик» хмыкнул: «Хм!», «Париж» фыркнул: «Однако!», «Турень» кокетливо свистнула в паровой гудок: «Oui», «Сербия» коротко буркнула: «Привет!», а «Кайзер» и «Веркендам» на немецко-голландский манер гаркнули: «Ура!» — и на этом все кончилось.

— Я сделал все, что мог, — торжественно сообщил Пар, — но не думаю, что мы произвели на них такое уж большое впечатление. А вы как полагаете?

— Это отвратительно, — заявила обшивка носовой оконечности. — Они-то должны были понять, через что нам довелось пройти. На всем белом свете не найти другого корабля, на долю которого выпали бы такие испытания, какие достались нам, не так ли?

— Ну, я бы не преувеличивал, — заявил Пар, — поскольку мне довелось поработать еще на нескольких судах, проводя их за шесть дней через ненастье, ничуть не меньшее, чем то, что противостояло нам на протяжении двух недель; и у некоторых из них водоизмещение, если не ошибаюсь, превышало десять тысяч тонн. Например, я видел, как «Мажестик» зарывался в волну так, что из пены торчал только кончик его дымовой трубы, а еще я помогал «Аризоне» — кажется, это была именно она, — уклониться от айсберга, который она встретила однажды темной ночью. А еще помню, как мне пришлось спасаться бегством из машинного отделения «Парижа», потому что вода в нем поднялась до уровня в тридцать футов. Не стану отрицать, разумеется... — Пар оборвал себя на полуслове, потому что на траверзе показался буксир, на борту которого столпились политики всех мастей и духовой оркестр, провожавшие сенатора от штата Нью-Йорк в Европу, который шел встречным курсом, направляясь в Хобокен.

Внезапно на «Димбуле» от форштевня до кончика лопастей винтов, словно по мановению волшебной палочки, воцарилась полная тишина.

И вдруг чей-то голос медленно и невнятно произнес, как если бы владелец его только что очнулся от сна:

— Кажется, я выставил себя круглым дураком...

Пар сразу понял, что произошло: когда корабль