В 2011 году, сразу после похорон, когда мы вывезли вещи Эми из дома на Кэмден-Сквер, Ричард и я полетели во Флориду. Путешествие было запланировано задолго до ужасных событий, и мы решили ничего не отменять. Я верю, что жизнь не должна останавливаться, как бы сложно вам ни было, и Эми бы точно не хотела, чтобы я сидела и тонула в бесконечной скорби. Тем летом не было места для отдыха лучше, чем Майами и Флорида – моя точка равновесия в хорошие и плохие времена, место, которое мы с Эми открыли вместе, и место ее судьбоносного брака с Блейком. Поездка туда тем августом с осознанием, что Эми больше нет рядом, придала ему еще большее значение. Боль все время давала о себе знать. Все напоминало о ней – например, бассейн Джоан в Бока-Рэйтон или Коллинс-авеню в Майами. Мы говорили об Эми и плакали. О моей дочери можно сказать одно: историй она нам оставила множество.

Как только мы начали расслабляться, нашу поездку прервала еще одна смерть члена семьи. Мама Ричарда Дорин умерла, пока мы были за границей, и нам, к несчастью, пришлось вернуться с отдыха и вновь скорбеть и организовывать похороны. Из-за жизненных обстоятельств я нечасто общалась с Дорин, однако знала, что в ее сердце есть для меня место, а в моем – для нее.

Мы вернулись в США в сентябре 2011 года, на этот раз в Нью-Йорк, чтобы прийти на шоу Андерсона Купера и обсудить проблему зависимостей и Фонд Эми Уайнхаус, который тогда находился на стадии разработки. Все по-разному справлялись с горем, и Митчелл решил бросить все силы на развитие проекта. Его желание действовать не угасло после кончины Эми – наоборот, оно усилилось. Сегодня фонд является не только пионером в своей области, но и позитивной объединяющей силой для всей нашей семьи – наверное, единственной частью жизни Эми, в которой мы все стали как одно целое.

Когда мы сидели в аэропорту, возвращаясь из Нью-Йорка, случилось необычное. Мы заказали бургеры и ели их, болтая, пока не объявили наш рейс. Вдруг из динамиков едва слышно заиграло вступление к «Back To Black». Мое сердце защемило от гордости и боли. Я взглянула вверх – белое перышко вальсировало в воздухе и медленно опустилось на бургер Ричарда. Я улыбнулась. Мне хотелось верить, что это дух Эми. Плевать, что на это скажут другие. Когда ты теряешь ребенка, то начинаешь все время искать его присутствие. Побороть боль любыми способами – вот мой девиз.

Это началось через несколько дней после смерти Эми – пока Митчелл произносил траурную речь, на плечо Келли Осборн села черная бабочка, улетев затем порхать по всему залу на кладбище. Два дня спустя, когда я, Митчелл, Джейн и Рэг сидели дома у Мелоди, в окно залетел дрозд и уселся Джейн на ногу. Мы попытались выпустить его в сад, но он продолжал возвращаться и садиться рядом с нами. Митчелл говорит, что иногда он чувствует Эми, которая что-то шепчет ему на ухо. У меня же она всегда в мыслях и снах. Мне нравится думать, что она рядом.

Мы с Ричардом также приняли решение не отменять свадьбу, назначенную на 17 сентября. Мы думали над уместностью мероприятия, потому что Ричард боялся осуждения людей за нашу спешность, ведь Эми умерла совсем недавно. После долгих обсуждений мы решили, что не обязаны думать о мнениях других людей и чувствовать вину за желание быть счастливыми. Разговоры были непростыми, потому что вынуждали меня вновь задумываться о том, что я могла сделать иначе. Однако постепенно они сменились успокаивающим чувством примирения.

Наша свадьба прошла замечательно, без вмешательства журналистов. Именно этого мы и хотели. На регистрацию в ЗАГСе Энфилда пришли Алекс, Рива, Майкл, его девушка Джессика и мой папа Эдди. После мы устроили семейный ужин, где произнесли тост за Эми. Всего пару месяцев назад она сказала, что не сможет прийти, но я, наоборот, ощущала ее присутствие на протяжении всего дня.

За пару дней до этого у Эми был день рождения – сложнейший для нас день. К счастью, я провела его, окруженная поддержкой семьи и друзей. В последний раз я видела Эми лежащей в морге – и вот наконец нечто светлое и счастливое пришло на замену этому мрачному воспоминанию. Не скажу, что полностью. В отличие от большинства семей, потерявших близких, об Эми нам напоминали постоянно: кругом играли ее песни, ее рисовали на стенах Лондона, по телевизору показывали документальные фильмы. В силу своей неожиданности эти вещи заставляли меня огорчаться и напрягаться. Недавно Рива сказала, что поначалу тоже испытывала стресс – однажды, спустя месяц со смерти Эми, она даже попросила официанта в ресторане выключить «Back To Black». Думаю, что со временем все мы перешли от боли к восхищению. «Это моя дочь, – думаю я теперь. – Разве она не чудо!»

Одной из главных проблем для меня было стараться не узнавать ничего лишнего об Эми. Из-за того что ее жизнь была достоянием общественности, никто и не думал, что нас ранит публичное обмусоливание интимных подробностей. Что ж, это не так. Эми никогда не хотела, чтобы ее жизнь обсуждали, пусть ей и не удалось этого избежать.

Я не удивилась, когда через несколько дней Митчелл позвонил мне и спросил, получила ли я заключение патологоанатома. Несмотря на то что письма должны были прислать напрямую в наши почтовые ящики, мне ничего не пришло. Позже выяснилось, что в суматохе тех дней я указала неверный адрес, и заключение прислали в следующий по улице дом. Я узнала об этом, лишь когда старший коронер Шер Дафф сообщила мне, что нерадивый сосед попытался продать письмо в газеты. Видимо, какая-то газета решила не публиковать заключение и отдала его в руки полиции. После смерти Эми у таблоидов наконец-то появилась совесть.

Письмо и тщательное расследование смерти Эми, завершившееся в октябре 2011-го, подтвердило наши мысли: в судьбоносную ночь в крови Эми не было тяжелых наркотиков. В ней нашли «Либриум» – лекарство, которое она принимала для лечения алкоголизма, и, конечно, алкоголь. Полиция извлекла из комнаты Эми две больших и одну маленькую бутылки водки – выяснилось, что на 100 миллилитров крови Эми было 416 миллиграммов спирта, что в пять раз превышает допустимую норму. Самым очевидным объяснением ее кончины является передозировка алкоголем, но мы никогда не узнаем этого точно. На исход также повлиял шокирующий вес Эми: в момент смерти она весила всего 40 килограммов.

Выяснились и другие детали, о которых я не знала ранее. В 20:30 вечером перед смертью Эми к ней приходила доктор Кристина Ромет. Осмотр был рутинным, но Эми была явно недовольна. Прошло уже несколько часов с нашего отъезда, и она немного проспалась, а затем снова начала пить. Доктор Ромет спросила у Эми, когда та прекратит пить. Она ответила, что не знает, но «не хочет умереть». Думаю, Эми говорила искренне. Я видела, что перед самой своей смертью она по-настоящему хотела изменить жизнь, а не закончить ее. Но чтобы измениться, ей предстояло отказаться от привычек, которые, по ее мнению, удерживали ее на плаву. Со временем возраст и мудрость помогли бы ей справиться с этим, но она, как и мы, считала, что у нее еще есть время. Как ужасно осознавать, что она погибла, думая, что держит все под контролем.

Эндрю, пришедший на обсуждение заключения заметно поникшим, заявил, что в последний раз говорил с Эми около двух часов ночи – она играла на барабанах в своей комнате. Он снова проверил ее около десяти часов утра и решил, что она спит. И лишь зайдя к ней в 14:30 и застав ее в том же положении, что и утром, он забил тревогу. Она была мертва уже несколько часов. Я не виню Эндрю и никогда на него не злилась. Я знаю: он все еще мучается из-за того, что Эми ушла в его смену. Как и многие другие, он не смог бы спасти ее от смерти.