Появились некоторые подробности кончины Эми. Мы уже знали, что она была одна, когда ее нашли. Могу только представить, как испугался ее телохранитель Эндрю – человек, поднявший тревогу. Меня успокаивает лишь то, что она была в своей комнате, в своем укрытии, где никто не мог видеть, что с ней творится. Смерть Эми могла с легкостью оказаться такой же публичной, какой была вся ее жизнь, но, слава богу, этого не произошло.

Я заснула в полночь. Я была измотана, но мое тело было напряжено, как пружина. Ричард помог мне подняться наверх. Как только он закрыл дверь, мои ноги подкосились от слабости. Слезы, вырвавшиеся наружу, вдруг потекли по щекам. Напряжение постепенно спадало. Ричард обнимал меня, в то время как я сидела на кровати и плакала в полной тишине, пока не кончились слезы.

Я, должно быть, задремала, но сон все не шел – я немного поспала, переполненная переживаниями. Каждый раз открывая глаза, я видела Эми. Я целиком ушла в воспоминания о пятнице 22 июля – тогда я в последний раз видела ее живой. Да, она была пьяна, но ведь это не значило, что она умрет на следующий день. Я прокручивала в голове наше прощание – как она обняла меня и как я сказала, что люблю ее. Я уцепилась за это воспоминание. Я сказала, что люблю ее. Она умерла, зная это.

Ранним утром 24 июля в Ист-Барнет приехали Митчелл и Джейн. Митчелл выглядел ужасно. Ему пришлось пережить не только долгий перелет из Нью-Йорка в Лондон, но и столкнуться с фактом смерти Эми, не имея возможности осмыслить ее, как все мы сделали прошлым вечером. Странно, но мы с Митчеллом нуждались во встрече. Несмотря на развод, Алекс и Эми оставались нашим связующим звеном. Мы проживали отношения с Эми по-разному, однако знали, каково быть ее родителями. К счастью, все с пониманием позволили нам оплакать ее наедине. Мы стояли в гостиной, обнимаясь и плача. Слезы возобновились днем, когда к нам приехал бэк-вокалист Эми Залон. Его понурая фигура на стуле заставляла меня рыдать, и мы поплакали вместе.

Вскоре нам пришлось отвлечься от переживаний, чтобы заняться более приземленными вопросами. Чуть позже в тот день мы встретились, чтобы разработать план на ближайшие дни. На встрече присутствовали Ричард, я, Митчелл, Джейн, Мелоди, Эллиотт, Алекс, Рива и наши давние друзья Вал и Хэйдон Харрод. Но думать, а уж тем более планировать похороны казалось невыполнимой задачей. Ни я, ни Митчелл не были в состоянии отвечать на звонки и что-то организовывать. Всю работу на себя взвалили Ричард и друг Митчелла Ховард Гроссман.

Из-за того что были выходные, опознание назначили на понедельник – только после этого нам могли отдать тело Эми. Согласно иудейской традиции, похороны были запланированы на следующий день, но ничего больше мы не решили.

Я читала лживые статьи о том, что я еще при жизни Эми спрашивала ее, на каком кладбище она хочет покоиться. Возможно, журналисты не поняли моего черного юмора – может быть, я спрашивала ее: «На каком кладбище мне тебя хоронить?», не ожидая такой развязки. На самом деле Эми ушла, не оставив завещания. Удивительно, но ни она, ни ее менеджмент, ни мы не были готовы к ее смерти. Вероятно, все отмахивались от этой мысли – я же просто верила в лучшее. Я всегда верила, что она выкарабкается.

Эми говорила, что она, как и Синтия, хочет быть кремированной, так что этот аспект даже не обсуждался. Других пожеланий Эми мы не знали. Во время встречи Ричард предложил воодушевляющую идею похоронить прах Эми и Синтии в одной могиле – это казалось самым очевидным подходящим вариантом.

Настоящей головной болью стал вопрос, как защитить похороны Эми от вездесущей прессы. Наши телефоны не умолкали, и мы представляли, что нас ждет впереди. Всю жизнь Эми так тщательно рассматривали и обсуждали, что мы сразу решили делать похороны приватными. Чтобы сбить журналистов с толку, мы забронировали церемонию на кладбище Эджуэрбери на фамилию «Уайнхаус», а в действительности хотели попрощаться с Эми в крематории Голдерс-Грин под именем «Эмма Шаффер». Шаффер – это девичья фамилия мамы Ричарда, а имя «Эмма» он просто выбрал наугад.

В понедельник 25 июля за пару часов до нашей поездки в суд Сент-Панкрас для опознания тела Ричард узнал, что информация о месте прощания просочилась в прессу, и все наши старания накрылись медным тазом. Мы по-прежнему не знаем, кто рассказал об этом журналистам, но стало ясно, что ситуация вышла из-под контроля.

Помимо окружающего нас хаоса, я все время думала об ужасе предстоящего дня. Я надеялась, что он никогда не настанет. Алекс и Рива не поехали с нами на опознание. Алекс отказывался видеть свою сестру, и никто не стал его переубеждать. Рива заявила: она не жалеет, что запомнила Эми живой. Это их право. Я понимала, что вид тела Эми разобьет мне сердце, но в действительности это помогло мне пережить боль. Мне нужно было быть рядом с ней.

Вместе с Митчеллом и Джейн мы приехали в Кэмден, где встретились с Рэем и Рэгом. Пугающее количество папарацци уже столпилось около входа в суд, и, хотя атмосфера была спокойной и уважительной, это было слишком. Положение спасала коронер Шер Дафф, которая тепло встретила и проводила нас до комнаты ожидания, сохраняя спокойное лицо. Шер – крепкий орешек с рыжими волосами и шотландской задоринкой. Мы полностью ей доверились. Она без лишней суеты пробежалась по основным моментам, которые нас ожидали. Как и любое взаимодействие с официальными органами, информация была сухой и отстраненной. Казалось, что она говорит не о моем ребенке.

Шер попросила нас не тревожиться. Левая сторона лица Эми была покрасневшей, потому что она пролежала лицом вниз несколько часов – точное время было неизвестно. Так как работа специалистов была не завершена, Эми находилась за стеклом – мы могли находиться рядом с ней сколько захотим.

Осознание ситуации пришло ко мне, когда мы шагали ко входу по внутреннему двору. Это не чужой ребенок. Это была моя девочка, и мысль о ее теле, лежащем в холодном морге, пронзила меня изнутри. Я молилась, чтобы с ней обращались уважительно и осторожно. Я старалась сосредоточиться на предстоящем деле, но цепенящий ужас завладел моим сознанием. Шер ввела код безопасности и проводила меня, Ричарда, Митчелла и Джейн в маленькую комнату размером с кладовку. В левую стену была встроена единственная стеклянная панель. Я прошлась глазами по ослепительно белым стенам и линолеуму и медленно перевела взгляд на Эми. Закрытая белой простыней по тонкую шею, она лежала на носилках, мирно закрыв глаза. Она была так близко, но, к сожалению, я не могла дотянуться до нее. Эми выглядела умиротворенной и свободной от мучений, преследовавших ее в последние годы жизни.

Меня разрывала боль. Непередаваемая боль. Но я не могла отвести от нее глаз. Вот ей снова 13 лет, и она опаздывает в школу, валяясь в постели в доме на Гринсайд-Клоуз. Я стою рядом и зову ее по имени, она медленно приоткрывает глаза. Я неосознанно поднесла руку к стеклу и стала звать ее в последний раз. «Просыпайся, Эми. Пора вставать. Давай, дамочка, не выделывайся», – повторяла я. Соленые слезы текли по моим щекам, а она лишь лежала, продолжая спать. Она была так красива, но я хотела увидеть эти карие глаза в последний раз – зеркало ее души, отражение всего, что мы потеряли.