Казалось, само Провидение способствовало Ноемии в изучении древнего колосса; она писала Бен-Иакову, что сперва открыла его глиняные ноги, а теперь убедилась, что внутри его порча и пустота. Молодая еврейка получила от отца новые приказания, подтверждавшие её намерения.

Самые богатые и влиятельные израильтяне боялись Рима и в особенности папского двора; этот страх, которого они никак не могли преодолеть, существовал со времён невежества и жестокости, когда Рим преследовал сынов Израиля, чтобы обогатиться за их счёт. Следовательно, ради блага народа Божьего необходимо было рассеять этот искусно эксплуатируемый страх. Невидимые агенты успели уже посеять семена раздора между сыновьями Авраама, Исаака и Иакова; своими коварными, вкрадчивыми речами они сумели привлечь на свою сторону богатейших банкиров, которые составили договор о займе для Рима. Деньги, добытые этими средствами, должны были пойти на истребление поддержки израильтян в папских провинциях. Необходимо было доказать не только бессилие Рима, но и его несостоятельность, доказать, что он не представляет никаких ручательств в уплате нового долга, который не только не облегчит его положение, но ещё более запутает его.

Эти новости придали ещё большую энергию молодой девушке, деятельность которой увеличивалась ввиду опасности. Ей показалось, что у беззащитного Рима, державшегося только с помощью интриг, хитрости и коварства, была ещё одна неведомая ей сила; этой-то силе она приписывала волнение и колебания в среде её братьев.

Не оставляя Рима, Ноемия расширила круг своих наблюдений, и новый свет озарил её.

Вблизи Церкви и трона она заметила каких-то особенных незнакомых ей личностей; их допускали повсюду; и римские принцы, и кардиналы всегда относились к ним с благосклонной вежливостью, порой даже дружелюбно. Они, по-видимому, не исполняли никакой должности, не носили никаких титулов, но их советов слушались и искали их милостей и заступничества; хотя гласно ничего не говорилось, но им явно был известен ход вещей, и они им руководили.

Мудрено было назначить им место в иерархической лестнице; они появлялись на всех ступенях её. По одежде их можно было бы отнести к духовенству, но самая одежда эта составляла загадку; по покрою это был монашеский костюм, но тонкие, дорогие ткани, изящные украшения и драгоценности делали неуместной всякую мысль о смирении и бедности, напоминая скорее мирскую роскошь, нежели монашескую простоту.

Ноемии сказали, что это были генералы монашеских орденов.

В Риме насчитывалось пятьдесят пять мужских и восемьдесят девять женских монашеских орденов. Молодая еврейка, не входя в подробный осмотр этих орденов, пришла в ужас при мысли о могуществе этого духовного воинства, рассеянного по лицу земли, центр которого сосредоточивался в Риме — постоянном местопребывании генералов всех орденов.

В Риме монахи исполняют церковные службы в семидесяти одной церкви, их легко узнать: они никогда не снимают костюма своего ордена, надевая на него облачение при исполнении треб. Большей частью монахи отличаются поразительным невежеством. Деревенские учителя составляют большой процент в монастырях; они ищут там не уединения от света, которого не знают, не приюта для набожности, но убежища для праздности, потому что труд пугает их; пищи для самолюбия, удовлетворения своих порочных наклонностей, жизни лёгкой и беззаботной и некоторого влияния на массу, льстящего их грубому тщеславию.

Множество монастырей, открывающих двери этим трутням общества, поощряют их пагубную праздность. Поля остаются необработанными и бесплодными, везде труд в пренебрежении, промышленность бездействует, семейства остаются без поддержки, а окрестности опустошают проказа и нищенство.

Вот первые результаты монастырского бича.

Монахи все почти выходят из низшего сословия, куда не проникли цивилизация и прогресс. Из этого правила мало исключений, а если из этой массы невежд выдаётся несколько замечательных личностей, то это большая редкость.

Монахи большей частью не понимают обязанностей, которые берут на себя, и отличаются редким эгоизмом. Недостаток качеств, знаний и призвания они заменяют лицемерием и ложью, прикрываясь напускной, преувеличенной набожностью. Их руководители умеют ловко пользоваться этим усердием, доводя его до фанатизма.

Монах — это существо, добровольно оторвавшееся от всех интересов, чуждых его ордену и монастырю. Он только орудие высшей воли, подобно ему отрезанной от государства и семьи.

Здесь-то, в этих последних рядах монашеского воинства, вербуются эти фанатические проповедники, смущающие ум и сердце простаков и распространяющие всюду грубое суеверие и страшную нетерпимость. Отсюда же появляется эта масса жадной саранчи, поглощающей труд земледельца.

Эти монахи самые ревностные проповедники и защитники всевозможных вымыслов, поддерживающих в народе невежество и делающих его лёгкой добычей алчности и лукавства. Они находятся в постоянном соприкосновении с народом, из которого вышли и над которым пользуются пагубным влиянием. Они проникли в самые жалкие приюты нищеты, отнимая у бедняка его последний bajocco (мелкая итальянская монета). Они разоряют народ, вместо того чтобы помогать ему; они поселяют ужас и отчаяние в сердцах, жаждавших утешения; они эксплуатируют страх и надежду, которые им поверяют.

В других слоях общества обращение их мягче; они вкрадываются в доверие семейств, узнают фамильные тайны и пользуются ими, чтобы вытягивать постоянные приношения живых и наследство после мёртвых.

Коварно проникают они в жилища и указывают монастырю на наследников, стоящих преградой их алчности; они добиваются доверия родителей, окружают их кознями, направляют к таинственной цели, всегда служащей к обогащению монастырской казны. Иногда для исполнения своих замыслов они сеют в семействах раздор. Они восстановляют друг против друга родителей и детей, подкупают прислугу, которая продаёт им своих господ, одним словом, не стесняются ничем для удовлетворения своей алчности.

Подымаясь выше, к порогам власти, и там сталкиваемся мы с этим монашеским нашествием, этой язвой папской власти.

Здесь они являются агентами честолюбивого шпионства, стремящегося к власти; монахи-дипломаты участвовали во всех политических интригах последних веков, ни одно совещание не обходилось без них; под смиренной монашеской рясой таилось громадное честолюбие, добившееся непоколебимого влияния; они пробивали себе дорогу чаще всего через женщин, душой которых они завладевали, привлекая сердца мелочной набожностью и аскетическими порывами.

Монахам случалось подчинять себе гениальные умы, управлявшие мирами; так, Ришелье повиновался отцу Иосифу, этому неумолимому монаху, прозванному серым преосвященством. Когда же, как при настоящем папе, монах достигнет папского престола, то вся политика находится в руках его собратий.

Монаху, отцу Воресу, духовнику храма Святого Петра, поручено представить папе французов, желающих получить его благословение.

Церемониал этого приёма предписывает три коленопреклонения. Все удивляются лёгкости, с которой открывается доступ к папе; тайна этой любезности заключается в угощении, которое после аудиенции обыкновенно предлагают приближённым святого отца.

Каждый член монашеского ордена действует по приказаниям своего генерала; безусловное подчинение начальству составляет важнейший монастырский догмат, действующий на всех ступенях иерархической лестницы.

Итак, генералы орденов,