инструментальными средствами. В третьей части Гедеон приободряется: отправляясь во вражеский лагерь ночью (любопытно, что вновь он действует не так, как подобает военачальнику), юноша слышит, как один мадианитянин пересказывает другому свой сон. В нём ему привиделась катящаяся круглая лепешка, которая разнесла лагерь в щепки; осмелев, Гедеон приказывает каждому из своих людей взять факел и трубу. Так он и атакует врага: без всякого оружия — только кличи, огни и военная музыка. С невероятным смаком, и впечатляюще, и очень смешно изображает это Кунау в пятой части сонаты, с её перекличками кукольных труб и криками перепуганных мадианитян, среди тревожных всполохов и неразберихи разящих друг друга мечами. В следующей части — «Бегстве врагов, преследуемых израильтянами» — он прибегает к классическому для своей эпохи изображению бега: фуге. Вернее, полноценной фугой этот крошечный номер, конечно, не считается. Вместе с тем разбегающиеся голоса, бесконечно имитирующие движения друг друга, недвусмысленно напоминают слушателю о строении фуги, вместе с тем вызывая ассоциации с чем-то расползающимся во все стороны — как войско врагов, разгромленных народом Израиля.

После победы Гедеон отправил всем еврейским племенам радостные известия. Книга Судей подчёркивает его скромность: так, лавры триумфаторов он охотно уступает своим соплеменникам из колена Ефрема399, которые добили вождей язычников, обращённых в паническое бегство. Позже евреи предложили Гедеону стать царём, но он отказался. Израиль по-прежнему управлялся Богом, который изъявлял свою волю через судей. Вместо того чтобы занять престол, Гедеон соорудил Богу жертвенник, но после его смерти неразумные евреи обожествили его: так очередной сюжетный круг Книги Судей замкнулся. Слабовольные, тщеславные, наивные, израильтяне на этой ступени развития не только периодически впадают в язычество, но и вытворяют вещи, наказуемые с точки зрения современного уголовного права. Книга Судей оканчивается леденящей кровь историей о том, как один левит400 путешествовал со своей наложницей, остановившись в городе, населённом евреями из колена Вениамина. Когда дом, в котором он остановился, ночью взяли в кольцо местные жители, кричавшие, что хотят надругаться над ним, левит, спасая собственную жизнь, вывел им свою спутницу; толпа насиловала её до рассвета, бросив мёртвое тело женщины на пороге дома. За этим последовала междоусобная война: разъярённые евреи вырезали племя Вениамина, не жалея, по традиции, женщин и детей; прошло некоторое время, и они ужаснулись от осознания того, что одно из колен Израилевых истреблено почти полностью. Так они начали добывать жён для горстки выживших вениамитян, выкрадывая девственниц и хватая девушек по виноградникам. Последние слова Книги Судей объясняют весь этот хаос и чудовищное беззаконие; причина в том, что «не было в те дни царя в Израиле, каждый делал, что считал правильным»[218].

Переход к монархии, истории которой посвящены следующие ветхозаветные книги — Царств401, — с одной стороны, сулил долгожданный порядок, с другой — был шагом прочь от Бога. Теперь между народом Израиля и Всевышним стоял посредник: царь, носитель власти, в отличие от священника или пророка, только транслирующего волю Бога. Вернее, теперь власть делилась на религиозную и светскую, первосвященника и царя, а значит, многое зависело от отношений между ними: первой такой парой для Израиля стали Самуил и Саул. Сходство их имён не случайно: будущий пророк Самуил был «выпрошен»402 у Бога матерью, простой бездетной женщиной Анной, мечтавшей о сыне, а царь Саул оказался так же «выпрошен» народом Израиля у Самуила, после того как тот стал первосвященником и состарился. Когда евреи взмолились к Самуилу, чтобы тот наконец поставил над ними царя, им вновь, как и в истории с Гедеоном, оказался не самый сильный или знатный. Первая книга Царств описывает Саула как молодого, необычайно высокого, красивого юношу из колена Вениамина. Так же, как Гедеон, Саул и не помышлял вначале о власти: к первосвященнику Самуилу он пришёл потому, что потерял ослиц своего отца и хотел отыскать провидца, который помог бы вернуть их. Вместо этого Самуил щедро угостил юношу и помазал его елеем, а ещё направил к пророкам, которые должны были выйти навстречу Саулу из храма: «Тогда и на тебя сойдет Дух Господень, ты будешь пророчествовать с ними и станешь другим человеком», — обещает ему Самуил[219].

Тот и правда стал другим. Из стеснительного и неопытного парня, работавшего в поле, Саул перерождается в полководца и талантливого военачальника, разбивая вначале аммонитян, а потом филистимлян — заклятых врагов евреев, с которыми будут связаны главные боевые перипетии Первой книги Царств. Его война — принципиально новая, не символическая, не та, что вели Иисус Навин или Гедеон. Новый царь мыслит как главнокомандующий, действуя стратегически и полагаясь на свое мастерство. Перед очередной схваткой с филистимлянами Саул увидел, что войско его простаивает, в нём процветают уныние и дезертирство, и, чтобы начать войну, сам принёс жертву Богу, не дожидаясь прибытия пророка Самуила. Так, мы видим, что жертва становится для царя условностью, ритуалом перед главным — боевыми действиями: отношение, немыслимое для пророков прошлого, чья жертва Богу и была частью их военной тактики. Этот эпизод[220] — первый в Библии случай конфликта религиозной и светской власти. Разгневанный Самуил отвернулся от Саула, а затем и Бог сказал пророку, что жалеет об избрании Саула на царство. Всевышний указал Самуилу на Давида, никому не известного мальчишку, сына человека по имени Ишай403 из города Вифлеема, как на следующего царя Израиля. Саул же лишился той благодати, что снизошла на него при помазании. Его начал изводить таинственный «злой дух, посланный Господом»[221], по некоторым проявлениям похожий на психическое расстройство: он сделался мнителен, ревнив и замкнут, с ним случались припадки буйства и эпизоды страшной тоски. Так, Саул — одна из самых пронзительных, сложных и трагических фигур Ветхого Завета. Прóклятый царь, он стал мертвецом при жизни; человеком, неугодным и ненужным Богу, вырванным из его проекта еврейской истории, подобно тому как во время последней ссоры с Самуилом сам Саул в отчаянии вырвал кусок одежды пророка[222].

Меж тем Давид, младший из восьмерых сыновей Ишая — юный, румяный (возможно, рыжеволосый) мальчик, — был найден и тайно помазан Самуилом на царство. Он сделался любимым слугой Саула, кем-то вроде пажа или оруженосца, талисманом несчастного царя. Единственным, что облегчало душевные муки Саула, была игра Давида на лире404. Музыкант, поэт, плясун и псалмопевец405, Давид — конечно, главный в Библии человек от искусства. Комплекс идей, читающихся в этом месте Ветхого Завета, на много столетий определит отношение европейской цивилизации к музыке: здесь звучит мысль о её утешающем и «анестезирующем» действии, а также улавливается намёк на особую привилегию музыкального искусства как чего-то превыше житейской мудрости