много дурашливого и весёлого, упоения дерзостью и шутовства. Как настоящему трикстеру, Давиду везло. В то время как Саул, всё сильнее запутываясь, совершал один роковой шаг за другим, заканчивая совсем уж немыслимым — походом к ворожее с желанием узнать исход сражения, — с Давидом пребывала какая-то лёгкая, щедрая благодать. Он не прилагал политических и тем более военных усилий, чтобы заполучить царство. Глава за главой он лишь улепётывал от Саула, заботясь о выживании, спасая своих людей и женясь на многочисленных возлюбленных. Смерть Саула также не имела отношения к борьбе за власть двух царей — проклятого и угодного Богу. Когда филистимляне разгромили израильтян в битве, где, среди прочих, был убит Йонатан, Саул бросился на меч, чтобы избежать мук и позора пленения. Узнав о смерти Саула и его сына, Давид в ярости казнил человека, подобострастно принёсшего весть о их гибели в надежде на вознаграждение, плакал и сложил им поэтическую эпитафию, текст которой приведен в первой главе Второй книги Царств. Повествователь словно ещё раз даёт нам понять: новый царь Израиля — лишь второстепенно полководец и политик; Давид — человек искусства.

Вначале он воцарился лишь над частью евреев — в Хевроне, городе, принадлежавшем колену Иуды, и лишь спустя семь лет — во всём Израиле. Этому предшествовала недолгая гражданская война. Во время её на трон был посажен ещё один сын Саула — Иш-Бошет416, а де-факто правителем оказался его военачальник Авнер417. Разругавшись с царём, которого он же и привёл к власти, Авнер перешёл на сторону Давида. Иш-Бошет же был зарезан во сне своими людьми, которые понимали, что война проиграна, и надеялись спастись, принеся победителю голову врага. Разумеется, как и в эпизоде со смертью Саула, Давид с отвращением казнил их.

В течение следующих 33 лет — и 20 глав Второй книги Царств — он был царём над Израилем. Среди главных деяний Давида — завоевание Иерусалима, тогда принадлежавшего ещё нееврейскому племени иевусеев, развитие города как столицы еврейского государства, создание сильной регулярной армии и инициатива учреждения в Иерусалиме единого сакрального центра. Давид с чрезвычайной праздничностью, хоть и не с первой попытки, перенёс в столицу главную святыню израильтян, ковчег Завета, и уже намеревался построить там Храм, однако Бог сказал, что сделать это предстоит не ему, а его сыну. Такие слова могли бы внушить разочарование и ревность кому угодно, но не Давиду: лёгкость, любовь, уступчивость и абсолютное доверие, царившие в его отношении к Всевышнему и напоминающие нерассуждающую любовь маленького ещё ребёнка к родителю, делали его неуязвимым для сомнений.

Меж тем другие грани этой детскости, всегда ощутимой в характере Давида и описанной во Второй книге Царств с потрясающей достоверностью, без всяких прикрас, стали причиной нескольких катастроф. Две такие истории занимают в рассказе о нём центральное место; в обеих разрушенными оказались женщины. По-детски привыкший получать то, что ему нравилось, Давид забрал себе жену одного из своих воинов, женщину по имени Вирсавия, увидев её за купанием с крыши своего дворца. Её мужа — Урию — царь вначале пытался обмануть, чтобы беременность Вирсавии приписали законному супругу, а затем отправил на заведомую смерть в войне с аммонитянами. Изнасилованную, лишённую семьи Вирсавию принудительно привели во дворец, где она родила ребёнка, умершего неделю спустя. Так, наказание Бога за поступок Давида постигло не только и не столько его, сколько женщину, в этой истории выглядящую игрушкой, которая во что бы то ни стало понадобилась деспотичному ребёнку. В Ветхом Завете сюжеты часто перекликаются между собой; словно рикошетом они задевают новых героев и проигрываются заново в немного других обстоятельствах, образуя эффектные симметричные цепочки событий. Так, после истории с Вирсавией ещё одна женщина оказалась изнасилованной в царском дворце — на этот раз дочь Давида, Тамара418. Её сводный брат Амнон, симулируя плохое самочувствие, добился того, чтобы отец прислал в его покои сестру якобы для ухода за больным; изнасиловал её и выкинул вон. Нелюбовь Давида к конфликтам, детская надежда на то, что всё образуется само собой, вновь привели к ужасающим последствиям. Преступление не было осуждено и наказано; в течение нескольких лет царская семья продолжала делать вид, что ничего не случилось, пока родной брат Тамары — ещё один сын Давида, Авшалом, — не убил Амнона, а затем не восстал против отца, предприняв попытку вооружённого захвата власти. Она почти удалась — Авшалом заставил Давида бежать из Иерусалима, — но закончилась хаотическим побоищем в лесу и трагикомическим убийством бунтаря, красавца Авшалома, чьи густые волосы запутались в ветвях дерева, заставив его повиснуть над землёй; его совершил военачальник Давида, Йоав.

Несколько гражданских войн, три года голода, очередной конфликт с филистимлянами, в котором Давид уже не мог возглавить армию, эпидемия язвы, убившая тысячи израильтян, затем — неприглядная старость царя, который постоянно мёрз и получил в качестве грелки юную девственницу по имени Авишага419, однако уже «не познал её»[226], — всё это могло бы бросать мрачные отсветы на рассказ о закате эпохи Давида. Вместе с тем эти главы поражают читателя серьёзной, честной реалистичностью портрета великого царя. Вдобавок пронзительной красоты литературные тексты Давида, собранные в конце Второй книги Царств, озаряют её завершение тем же ярким, чистым, детским восторгом перед жизнью и Всевышним, который светится во многих словах и поступках этого героя.

Приняв запрет Бога на строительство постоянного святилища, Давид оказался вознаграждён за это уже после смерти — когда его сын Соломон возвёл наконец внушительный, богато убранный Храм. Он появился в месте, не связанном с военным апофеозом или политической мощью династии Давида, не как мемориал или триумфальная арка: прежде там находилось… гумно, т.е. сарай для обмолота зерна. Давид когда-то выкупил его у крестьянина в память о том, что именно в этом месте остановился ангел, истреблявший евреев в наказание за одну из провинностей420 царя. Так, Храм служил цели, диаметрально обратной той, что по сей день часто имеют величественные культовые сооружения, — он напоминал о смирении Давида, а не его всесилии. Да и сам Соломон — монарх, чьё имя стало синонимом ума и могущества, покоя и благоденствия Израиля, — вроде бы не должен был стать царём. Второй сын Вирсавии, он был частью самой скандальной истории в жизни своего отца и взошёл на престол среди смуты. Адония, старший из выживших сыновей Давида, ещё при жизни старика попытался захватить власть (почти так же, как это делал ранее его брат Авшалом), но престарелый Давид успел шумно, с музыкой и празднествами посадить на