Шрифт:
Закладка:
Это был предлог, чтобы на время купания оставить жену одну и предоставить ей полную свободу действий.
Зулейха еще не забыла прелесть и спокойствие часов, что она провела, сидя на песке на мелководье в Дикили. Но тут ей сесть в воду не удалось. Уже через десять-пятнадцать шагов море резко уходило вглубь, а на дне появлялись камни и водоросли.
Она прошла совсем немного и устала. Потом забралась на обломок скалы и спустила ноги в воду.
У подножия скалы лежала бутылка, похожая на бутылку из-под газировки. Зулейха задумалась, как она могла туда попасть. Потом вспомнила сказки, в которых рассказывалось о том, как люди, затерявшиеся в морских просторах, засовывали в бутылки письма и бросали их в море. С детским любопытством она попробовала достать емкость, чтобы проверить, нет ли в ней чего-нибудь. В это время над песком образовалась легкая тень: мимо быстро проскользнула морская змея и исчезла под скалой.
Увидев ее, Зулейха вскрикнула и резким движением подняла ноги на скалу.
Она поняла, что больше не отважится спустить ноги в воду, и это ее раздражало.
Делать было нечего. Подождав немного, она позвала Юсуфа. Хорошо, что он ушел еще не слишком далеко. Он сразу же откликнулся и вышел на берег.
— Что случилось?
— Не спрашивайте… Тут змея… Я тут застряла.
— Бояться нечего… Это же морские змеи. Они не опасны.
— Может быть… Но это все нервы… Мне кажется, что если я опущу ногу в воду, то она обовьется вокруг меня.
Юсуф рассмеялся:
— Вы маленькую змейку просто в дракона какого-то превратили.
Зулейха от смущения начала привирать:
— Она вовсе не такая, как вы думаете, метра два длиной…
— Вам, наверное, показалось.
— Возможно… Но вам нужно мне подсказать, как отсюда выбраться.
— А тут умом не поможешь… Снова дяде стараться.
— Что вы сказали? Я не поняла.
— Я говорю, снова дяде стараться. Это такое выражение. Суть его такова: туда мне идти. Там мелко?
— Не знаю, местами глубоко, но в целом, кажется, мелко.
— Я смогу пройти, если высоко закатаю штанины? У меня ноги длинные.
Юсуф до голеней закатал штанины и вошел в воду. Но там оказалось глубже, чем сказала Зулейха. Юсуф походил вправо-влево, чтобы найти место помельче, и тут провалился в яму по пояс.
Зулейха снова села на скалу, чтобы не стоять так близко к Юсуфу в одном купальнике.
— Случилось то, что случилось, — сказала Зулейха и не могла удержаться, чтобы не рассмеяться, глядя на то, как положение Юсуфа все ухудшается. — Дурно смеяться, конечно, когда и вы в таком трагическом положении, но это нервы… Только осторожнее. Если змея и к вам еще подплывет…
— Тогда я выскочу на скалу к вам. Подадим «Ташуджу» сигнал о помощи.
— А как мы поступим сейчас?
— Ну, конечно, змей нам тут не изловить и территорию не очистить… Сделаем так, как в Чанаккале. Вы снова сядете мне на плечи.
Зулейха выслушала план мужа и разозлилась. В Чанаккале она была в одежде, а не практически голая в какой-то тряпке размером с платок, прилипшей к телу. Сейчас было бы просто смешно, если бы она так же свесила ноги и ухватилась за волосы Юсуфа. Но самым подходящим, наверное, было все-таки послушаться Юсуфа.
Она продолжила нервно смеяться.
— Вы подумали о том, что если я сяду вам на плечи, то ваша рубашка станет такой же, как ваши брюки?
— Теперь уже все равно. Хватит вам, я же не могу вас тут оставить… Все можно пережить.
Юсуф, словно носильщик, который собирается взвалить на себя груз, согнулся перед скалой и подставил жене спину.
Зулейха подумала, что удобнее ей будет устроиться по-другому, — сесть на плечо, а ноги свесить назад. Так она и сделала. Но в таком положении сложно было удержаться. Зулейха протянула правую руку ко лбу Юсуфа, а пальцы сцепила у него на затылке.
Несмотря на всю свою силу, Юсуфу с трудом удавалось удерживать равновесие. Вода доходила ему до бедер, и он спотыкался почти на каждом шагу.
Несколько раз он вместе с Зулейхой чуть не опрокинулся в море.
Зулейха тоже медленно начала сползать к его груди, ее сцепленные руки сначала опустились со лба ему на лицо, потом на подбородок, на шею.
И в какой-то момент случилось так, что Зулейха оказалась в положении обнаженной женщины, оказавшейся в объятиях крепкого мужчины, который в минуты сильного возбуждения прижимает ее к груди и готов растерзать.
Их подбородки соприкасались, руки сжимали друг друга с силой тетивы лука, груди тесно прижимались друг к другу.
В этот момент глаза Зулейхи оказались на уровне глаз Юсуфа, и она увидела в них желание и смятение.
Эта была случайность, которую себе сложно представить. Их тела вспомнили друг друга, руки сцепились в приступе страсти. Зулейха, вся дрожа, закрыла глаза. У нее перехватило дыхание от того, что Юсуф крепко прижимал ее к себе. Она ждала, приоткрыв губы.
Но проходили секунды, и того, что она ожидала, не происходило. Когда она снова открыла глаза, то увидела перед собой совершенно другого Юсуфа. Кровь отлила у него от лица, губы были сжаты…
Тяжело дыша, Юсуф опустил жену на землю. Потом стер со лба несколько крупных капель пота и прерывисто сказал:
— Вы совсем легкая… Но в воде идти тяжело.
После этих слов он оставил ее одну, чтобы она переоделась, и ушел.
Глава двадцать седьмая
Осень они провели в Гёльюзю, а ближе к зиме переехали в дом в Силифке, окна и двери которого все еще были заколочены.
Внешне ничего не изменилось. Они вели ту же жизнь, что и раньше. Юсуф даже в ночь, когда отмечали годовщину Республики, устроил в особняке торжественный суннат[117] для детей бедных работников.
Сам он, казалось, был очень занят все эти месяцы. Рано утром уезжал в город или спускался на нижний этаж особняка и только поздно вечером возвращался к ужину.
Они привезли в особняк Баба-эфенди и поселили его в комнате на нижнем этаже.
Старый критянин и здесь вел себя так же по-хозяйски, как и на «Ташуджу».
Он выговаривал работникам, случалось даже, что судачил о Юсуфе, чем сильно пугал Зулейху.
Он считал, что все эти люди не умели работать, просто позорили особняк. Разве правильно было Юсуф-бею так их баловать? Он сам на Крите управлял особняками и побольше
