Шрифт:
Закладка:
— У тебя вызывает подозрение только поведение Арлины?
— Нет, не только. Почему-то все меня старательно избегают.
— Ия тоже?
— Ах, Гизела, честное слово, ты — единственное исключение. Стоит мне попросить других учителей посидеть со мной за чашкой чая в здешней деревне, или за коктейлем в Нью-Йорке, все они неизменно отвечают отказом. И такое случалось не раз, и не два, это происходит постоянно. Все отказывают. Все, кроме тебя. И делают это как-то неловко, словно я перед ними в чем-то провинилась. Неделю назад, будучи в Нью-Йорке, я столкнулась на 5-й авеню с Алисой Айтчисон, как раз напротив библиотеки. Но она… отвернулась в сторону, притворившись, что не видит меня. Конечно, она меня видела. Ее притворство было очевидно.
— А как девочки из твоего класса? Не слушаются тебя?
— Нет, дело не в этом. Они выполняют все, что я требую. Задают вполне разумные вопросы по поводу уроков. Но…
— Что но?
— Гизела, они не спускают с меня глаз.
Гизела рассмеялась.
— Я бы не возражала, если бы они не спускали с меня глаз особенно когда я им объясняю что-то на доске.
— Но они глядят на меня в упор не только, когда я им что-то показываю или объясняю, — уточнила Фо- стина. — Они не спускают с меня глаз постоянно. Все время. И в классе, и в коридоре. Согласись, в этом есть что-то… противоестественное.
— Особенно в классе!
— Да ты не смейся, — возмутилась Фостина. — Все это очень серьезно. Они все время следят за мной, прислушиваются. Кроме того, иногда у меня возникает странное ощущение… что следят они не только за мной.
— Ничего не понимаю.
— Я не могу объяснить тебе, так как сама ни черта не понимаю, но… — Голос Фостины сник — Они прислушиваются ко мне так, словно ожидают, что вот-вот что-то произойдет. Что-то мне неизвестное.
— Может, они ожидают, когда ты упадешь в обморок или с тобой приключится истерика?
— Может быть. Не знаю. Что-то вроде этого. Только такого со мной в жизни не случалось… Но и это еще не все. Во-первых, они ужасно вежливы со мной. Во- вторых, когда я сталкиваюсь с ними в коридоре или холле, в глазах у них мелькает какой-то любопытный все- понимающий взгляд. Как будто им обо мне известно больше, чем мне самой. И все они непременно начинают хихикать за моей спиной. И это, поверь, не обычное для школьниц зубоскальство, а какой-то нервный смешок, который может запросто перейти в смертельный испуг, либо просто в истерику.
— Это и имела в виду миссис Лайтфут, когда предложила тебе уехать?
— Вначале она была со мной холодна, но потом мне показалось, что она даже сочувствует.
Гизела кисло улыбнулась:
— Это с^мое любопытное из всего, что ты рассказала. Миссис Лайтфут, по-моему, жестокая эгоистка.
— Вероятно, у нее существуют какие-то причины для такого поступка, — продолжала свой рассказ Фостина. — Ведь школе придется выплатить мне деньги вперед за шесть месяцев, если они увольняют меня раньше завершения учебного семестра. Я уже не говорю об утрате довольно квалифицированного преподавателя по искусству, которому в это время не так просто подыскать замену. Но при всем при этом она оставалась непреклонной. Я даже не могу рассчитывать на ее рекомендацию, если начну поиски работы где-нибудь в другом месте.
— Ты имеешь право на объяснение причины увольнения, — возразила Гизела. — Почему бы тебе не обратиться к адвокату? Пусть он поговорит с ней.
— Нет, я так це могу. Из этого ничего хорошего не выйдет. Какой школе в округе понравится идея взять к себе преподавателя, который готов прибегнуть к помощи адвоката при первом же признаке надвигающейся беды?
— Да, она действительно приперла тебя к стенке… — Гизела вздохнула и оперлась спиной на подушку. Но она оказалась слишком жесткой опорой. Гизела отодвинулась, и подушка скосилась на сторону. Она попыталась распрямить ее> но в этот момент заметила за ней корешок книги, старинной книги в кожаном переплете с золотым тиснением.
— Ах, прости, — торопливо сказала Фостина и, выхватив книгу, прижала ее, словно младенца, обеими руками к груди. Гизеле не удалось рассмотреть ее название. — Прости, тебе было неудобно сидеть.
— Ничего. Я и не знала, что там лежит книга. — Легким грациозным движением Гизела встала. В голосе ее послышались спокойные нотки: — Жаль, но я не могу ничем тебе больше помочь, — Она направилась было к двери, затем помедлила и оглянулась — Да, совсем забыла, зачем пришла. Хотела спросить, сделала ли ты эскизы для нашей греческой драмы? Но теперь, вероятно, тебе уже нр до них.
— Они уже закончены, и миссис Лайтфут попросила представить их на рассмотрение комитета до моего отъезда.
— Отлично. Встречаемся, Как всегда, у меня. В четыре.
Гизела прошла через холл, направляясь в свою комнату. Закрыв двери, она немного постояла, сморщив лоб, словно старалась что-то припомнить, затем подошла к своему секретеру и отодвинула задвижку застекленной книжной полки. На первых трех полках книги были аккуратно и плотно расставлены, между ними не было ни малейшего зазора. Но на нижней, казалось, они стояли не так тесно, как обычно. Ее пытливый взгляд остановился на собрании из нескольких кожаных томов с золотым тиснением. Первого тома не было.
Все еще морща лоб, она села за письменный стол. Четыре страницы белой бумаги были разложены на откидной доске — три были исписаны, а четвертая — чистая.
Она придвинула ее к себе и начала писать:
«Р. S. Случалось ли тебе читать «Мемуары» Гете? У меня есть французское издание в переводе мадам Кар- ловиц. Фостина Крайль взяла у меня первый том, не удосужившись спросить на то разрешения. Я обнаружила это совершенно случайно только тогда, когда она попыталась у меня на глазах спрятать книгу. Зачем она ей понадобилась — ума не приложу. Я бы не придала этому особого значения, если бы не странное отношение всех к Фостине, о чем я тебе уже писала. Что-то дошло до ушей миссис Лайтфут, и сама Фостина сообщила мне о ее требовании к ней покинуть школу.
Во всем этом деле есть что-то зловещее, и, если сказать правду, ничего от тебя не скрывая, то мне самой иногда становится страшновато. Мне бы очень хотелось, чтобы сейчас ты был в Нью-Йорке. Я уверена, ты обязательно найдешь какое-то разумное объяснение всему происходящему здесь. Но
