оставил ее при себе, было бы слишком непоследовательно даже для Ноа, и поэтому он сдерживался, как мог. Вместо того, чтобы воспылать королевским гневом, принц одарил дерзкую Джуп презрительным ледяным взглядом, который предвещал еще более уничижительную отповедь. Но Джунипер уже были знакомы признаки недовольства Его Цветочества, и она не так уж сильно испугалась, когда тот засопел, заскреб когтями и с обиженной надменностью произнес:

— Много ли ты знаешь о счастье, Джунипер Скиптон? Думаешь, я позабыл, что ты родом из семьи простолюдинов низкого достатка? И что же — хочешь сказать, что я, один из знатнейших и богатейших наследников Лесного Края, грустил и тосковал в своем прекрасном дворце, а ты, влача жалкое существование в какой-то лачуге, была счастлива?

— И вовсе не в лачуге, — возразила Джуп, про себя удивляясь, как мало теперь обижают ее слова Ноа, ставшего за последние часы ей гораздо ближе и понятнее, чем это было при первой встрече. — Конечно, «Старый Котелок» не сравнить с вашей усадьбой, а дворца Ирисов я и вовсе не видала, но, уверяю вас, гостиница наша была не так уж плоха, и единственное, что в ней требовало срочного ремонта — так это половицы в главном зале. Зимой в комнатах бывало сыровато, а шторм иногда срывал местами черепицу, но уютнее места в городке было не найти! Ну а что до счастья — именно так все и обстояло: мы жили очень дружно, хоть и небогато. Родители любили меня так же, как и моих сестер, и заботились о нас, как только могли, а сестры вечно придумывали всякие веселые шалости, и даже если мы ссорились — то вскоре мирились…

Тут Джуп принялась вспоминать, как Хорас Скиптон сначала ругал ее, когда она промочила ноги во время уличных игр, и грозился никогда больше не выпустить из дому, а затем, когда она все-таки заболела, делал ей грелки, да так неумело, что едва не сжег половину гостиницы. А старшие сестры как-то довели ее до слез своими придирками, и Джуп в слезах убежала, куда глаза глядят — но наткнулась на вредных соседских мальчишек, которые толкнули ее в канаву ради забавы. Тут уж Урсилла и Табита, услышав, что младшую Скиптон обижают, схватили метлы, грабли — все, что им под руку попалось! — и гнались за мальчишками до самого моря, да так яростно, что те вернулись домой насквозь мокрые, в изодранной одежде, сплошь в синяках. И вновь Хорас Скиптон раскричался, но потом признал, что мальчишки получили по заслугам и разрешил дочерям съесть столько варенья из кладовой, сколько в них влезет. Ну а на следующий день, когда Милли Скиптон пошла в аптеку за каплями от несварения желудка, то купила по дороге для каждой небольшой подарок — косынку, ленту или кружево, — приговаривая, что может быть это поможет ее девочкам стать воспитанными барышнями, которые не дерутся и не объедаются сладким до колик. Хотя соседка, матушка избитых мальчишек, громко кричала из-за своего забора, что таких разбойниц нужно отходить розгами, а не баловать, иначе быть беде!..

То были самые обычные детские воспоминания, почти неотличимые от воспоминаний любого другого уроженца Силенсии — да и всех прочих провинциальных городков Блеклых Миров. Но в стенах Ирисовой Горечи они звучали куда причудливее, чем все то, о чем трещали придворные сороки — и Ноа жадно слушал, пока Джуп от усталости не охрипла. Всю еду, что успели принести слуги — медовые коврижки, яблоки в карамели и россыпь черно-глазурных пряников — принц давно уж перетащил в кровать, не обращая внимания на крошки и пятна, и с неожиданной любезностью угощал свою придворную даму, словно боялся, что она пожалуется на усталость, голод или еще что-нибудь — и уйдет к себе, не досказав очередную историю. Впрочем, рассказы Джуп вызывали у него противоречивые чувства — временами он хихикал, не сдержавшись, но с каждой новой историей становился все угрюмее и грустнее.

В конце концов Джуп выдохлась, и сказала, что больше забавных историй не припомнит — но Его Цветочеству, наверное, они и так надоели, не так ли?..

— …И у тебя было все, чего ты желала? — спросил принц, взгляд которого теперь был обиженным и колким: хоть он недавно от души хохотал над описанием очередной проказы сестер, ему ничуть не понравилось слушать про дружбу и любовь, царящие в семье Скиптон, ведь семья Ирисов — как бы ни была она богата! — этим похвастаться не могла.

— Ну конечно же, нет! — воскликнула Джуп. — Но, знаете ли, Ваше Цветочество, как не каждое исполнение мечты делает человека счастливым, так и не каждая несбывшаяся мечта лишает его радости в жизни. До сих пор я об этом не задумывалась, но, кажется, когда я мечтала обо всяком чудесном, подметая полы в гостинице, то уже была вполне счастлива — по крайней мере, я вспоминаю об этом и на душе становится так тепло и славно…

— И о чем же ты мечтала? — спросил Ноа, которому — Джуп готова была биться об заклад! — вряд ли до сих пор приходилось задумываться о чьих-то еще желаниях, кроме своих собственных. Но, если разобраться, самой Джунипер никто еще не задавал этот вопрос всерьез: мастеру Скиптону и в голову не пришло бы интересоваться, что за бесчисленные фантазии живут в головах его смешливых болтушек-дочерей, а сестры всегда начинали подшучивать над Джунипер, когда та заговаривала о своих воображаемых приключениях, и предсказывали, что из своих путешествий она вернется старой усатой пираткой с деревянной ногой. Может быть, поэтому она впервые за все время знакомства с принцем улыбнулась ему без принуждения и придвинулась поближе, так что теперь они сидели среди подушек плечом к плечу, совершенно по-приятельски. От воодушевления ее щеки разрумянились и от усталости не осталось и следа — тем более, что Джуп только что сообразила, как извлечь из этой беседы пользу для себя и Мимулуса.

— Конечно же, я постоянно думала о путешествиях! — принялась рассказывать она, уже не обращая никакого внимания ни на когти принца Ноа, ни на клыки, ни на непривычный цвет кожи, которые еще недавно пугали ее до дрожи. — Постояльцы в нашей гостинице появлялись не так уж часто, но когда я слышала, из каких дальних краев они прибыли — то сердце у меня всегда замирало. Даже в детстве мне не нравились сказки о волшебстве — я хотела слушать только рассказы о