Прошедшие трудную школу войны солдаты сами, не дожидаясь команды сверху, организовали штурмовые группы по 20–25 человек и принялись зачищать город. Серьезного сопротивления они не встречали, так как гарнизон Гельзенкирхена составляли в основном полицейские и жандармерия.

Когда с севера подошли регулярные армейские подразделения, то они встретили ожесточенное сопротивление на восточной и южной окраинах города. Первый советский комендант Гильзенкирхена Шота Гуравия сумел сутки продержаться на своих позициях по берегам Эмшера, но так и не пропустил врага в город.

По схожему сценарию был взят и Дуйсбург, но в этом случае пехоте не пришлось долго топать по дороге. Советские солдаты были доставлены туда на бронекатерах Днепровской флотилии. На последних остатках топлива, по отменным немецким каналам, моряки смогли просочиться к Рейну с десантом на борту. Войдя в седые воды Рейна через реку Липпе, бронекатера подошли к Дуйсбургу с севера и сумели захватить часть города, прилегающего к устью Рура.

Когда бои идут на флангах, центр либо стоит, либо идет вперед семимильными шагами. Судьба благоволила к комдиву Петрову. Его войска в основном встречали слабое, разрозненное сопротивление, и по хорошим европейским дорогам они сначала достигли Хасселта на Альберт-канале, затем маленьких городишек Тинен и Левен и подошли к Брюсселю.

После кровопролитных боев под Бременом дивизия Петрова не успела пополнить свою численность до штатного состава и потому она находилась на второстепенном направлении. Главные силы армии рвались к Антверпену, чтобы замкнуть «голландский мешок» и не дать противнику возможность вырваться из него во Францию.

Вторжение полковника Петрова в бельгийский Лимбург не осталось не замеченным со стороны европейских держав. Уже на следующий день, как советские войска пересекли канал и вступили в Хасселт, Вышинский вновь был срочно приглашен в шведское министерство иностранных дел.

Регент принц Шарль выражал резкий протест советскому правительству в связи с тем, что войска маршала Рокоссовского вступили на территорию его страны, и требовал незамедлительно прекратить эту незаконную оккупацию.

Андрей Януарьевич с достоинством выслушал обращение бельгийского короля. Его ответ был более краток и лаконичен, чем тот, что он давал ранее на голландский протест. Ссылаясь на трудное военное время, он пообещал, что советские войска покинут Бельгию сразу же, как только закончится этот никому не нужный конфликт.

Делая подобные заявления, Вышинский ни на йоту не нарушил инструкции вождя, которые были присланы из Москвы дипкурьером. Не желая дипломатических осложнений, надеясь решить все дело миром, Сталин предпочел успокаивать европейцев словами, а не угрожать им оружием.

Инструкцию такого же характера получил и полковник Петров, приближаясь к бельгийской столице. Военный совет фронта предписывал Георгию Владимировичу воздерживаться от излишнего применения оружия и по возможности придерживаться дипломатического этикета. Что подразумевало высокое начальство под дипэтикетом, военному человеку понять было трудно, но приказ есть приказ и его следовало выполнять.

Девятого августа 1945 года Брюссель встретил советских солдат прекрасной солнечной погодой. По-своему трактуя решение военсовета фронта, полковник Петров приказал пустить вперед своего штабного отряда роту Т-34. Для этого пришлось полностью слить горючее у трех танков, но комдив решительно настоял на этом.

– Пусть знают силу тех, кто пришел к ним в гости, – коротко бросил Петров в ответ на жалобные причитания начальника по снабжению, – мой штабной «виллис» их не проймет, а вот танки да.

– Прикажите выдать экипажам новое обмундирование? – смиренно спросил собеседник, давно усвоивший, что с этим «якутом» спорить бесполезно.

– Нет, – категорически ответил начдив, – ты их еще в парадку одень. Посмотрите, чтобы не было откровенных замухрышек, но не особо усердствуйте, война все-таки. Госпожа Европа примет нас и такими, как мы есть.

Столица Бельгии была скромным средним городком, мало пострадавшим от войны. Ровненькие улочки из домов в стиле фламандского барокко и брабантской готики, с булыжными мостовыми и скульптурами, стоящими на открытом воздухе. Сидящий рядом с полковником молоденький переводчик с восторгом вертел головой из стороны в сторону, по-детски радуясь возможности прикоснуться к истории.

В отличие от него, сам полковник был полностью спокоен. Он не видел в проплывавших мимо него домах и улицах историю. С восточной сдержанностью он взирал на очередной город, куда пришли его солдаты, на пути к последнему морю. В том, что оно будет, он знал это от командарма, когда знакомился со своей главной задачей в штабе армии.

– А тебе, Георгий Владимирович, дорога прямо на Дюнкерк. Слышал о таком городишке, где Гитлер англичан в сороковом году зажал? Вижу, что слышал. Так вот тебе идти к нему, но только чтобы, в отличие от фрицев, у тебя оттуда ни один гад за пролив не тиканул. Таков приказ, понял? – и для пущей убедительности командарм показал пальцем над собой.

Такие откровения начальства в восторг не приводили, и потому Брюссель был для Петрова лишь этапом большого пути.

Для встречи «высоких оккупантов» Их Королевское Величество представителей не прислало, отчего вся тяжести общения пала на плечи брюссельской мэрии. Со страхом и опаской смотрели посланники цивилизации на советские танки, что бойкой кавалькадой прогрохотали по местной достопримечательности Гран-Палас и остановились, уперевшись пушками в здание ратуши.

Глава мэрии Ван Ромпей по душевной простоте подумал, что командир этих азиатов, пришедших в Брюссель, прибыл в одном из этих танков. Подобный поворот событий был вполне понятен просвещенному фламандцу. В душе он был готов увидеть и поющий табор цыган с медведем, и бородатого военного, ругающегося во все горло после каждого выпитого стакана водки. И даже его адъютанта, женщину с накрашенными губами, готовую в любой момент отдаться своему покровителю и с такой же легкостью застрелить провинившегося солдата. В общем, картины в мозгу брюссельского интеллигента были страшные. Они одновременно и отталкивали своей дикостью, и вместе с тем притягивали обаятельным развратом.

К огромной радости, а может быть и огорчению, русский полковник приехал не на танке с цыганами, а на простом «виллисе», в сопровождении взвода автоматчиков. Вначале из машины вышел лейтенант переводчик, затем грузный начштаба и только потом сам полковник Петров.

Из всей троицы только начштаба, по мнению Ван Ромпея, мог быть русским командиром. Лейтенанта он сразу отмел по возрасту, а Петрова он определил в начальники СМЕРШа, который, по глубокому убеждению фламандца, занимался исключительно расстрельными делами.

С почтительной вежливостью он подошел к начштабу, чтобы засвидетельствовать свое почтение, но быстро выяснилось, что Ромпей ошибся. И вот тут-то с почетным председателем местной партии, банкиром и доктором наук случился страшный конфуз. Не было ничего страшного в том, что человек ошибся, главное суметь быстро ее исправить. Для опытного переговорщика, каким до этого момента считался Ромпей, дело было вполне по силам, но он неожиданно испугался.