Шрифт:
Закладка:
И дело в том, что он прав практически во всем.
После одиннадцатого сентября О'Хэнлон занимал должность второго плана в федеральной организации. У него начались проблемы со сном. Он сказал, что перед глазами у него всё время стояли мешки для трупов[94] и гробы, обернутые во флаги. Однажды я спросила, почему он по работе не поехал за границу, и его обычно бесстрастное лицо вспыхнуло. «Меня часто об этом спрашивали: “Что ты как баба. Езжай в Ирак! В Афганистан!” – неожиданно громкий голос Патрика заполнил зал. – Когда стране угрожала война, мне было девятнадцать. Я пошел на войну добровольцем. Берлинская стена еще не была разрушена. Я был там, со всеми этими гаубицами, под дулами танков в Германии. Не говорите мне, что я был трусом. После одиннадцатого сентября я нес вахту на самом высоком уровне безопасности. Мой офис поддерживал всех участников наземных операций».
По ответу О'Хэнлона мне стало ясно, что я затронула деликатную тему. Когда я переспросила, он уточнил, что никто не называл его трусом в лицо, но он чувствовал это отношение. «Генерал армии сказал бы: “Солдата меряют не близостью боя”, – сообщает мне О'Хэнлон, и добавляет, – не говорите, что я не смелый, что я не патриот».
Вслед за бессонницей у О'Хэнлона обострилась и депрессия. Он продолжил консультироваться с психиатром, прописавшим ему много разных видов и доз медикаментов, которые, по мнению О'Хэнлона, могли усилить его нервозность. До выхода на пенсию он также проходил курсы когнитивно-поведенческой терапии и периодически ходил на общую терапию. В анкетах того времени на вопрос о суицидальных мыслях Патрик всегда ставил галочку напротив «нет», но говорит, что врал. У него были суицидальные мысли. Но он не хотел отмечать ответ «да», потому что потерял бы допуск к закрытой информации и, возможно, работу. Патрик не знал, как обеспечить семью, если его уволят. Он понимал, что болен, очень болен, но также понимал, что не может это признать по очень практическим причинам.
По словам О'Хэнлона, с приближением пенсии стресс давил на него всё сильнее. В то же самое время Эйприл начала бунтовать. Ей казалось, что родители подавляют ее, чрезмерно контролируют, постоянно говорят о важности хороших оценок; ей не разрешали ночевать у друзей и приводить друзей на ночь. Один раз она нарушила запрет, и ее выпороли. Вскоре после этого семья на время переехала в небольшую квартиру, вложив деньги во всё еще строящийся дом.
А потом О'Хэнлон вышел на пенсию.
Иногда от места совершения фамилицида веет жуткой педантичностью, и оно может быть ключом к мотивации убийцы. Уильям Бидл собрал кровь членов своей семьи в сосуд, как будто не хотел оставить беспорядок, а затем разложил тела трех дочерей на полу и накрыл одеялом. Джейкобсон и Мохри оставили убитых детей лежать укрытыми в кроватках; Мохри смыл кровь со стены спальни дочери и распылил гербицид, а затем повесился. Еще один преступник оставил на веках убитых членов семьи золотые монеты, предположительно для того, чтобы помочь им в путешествии в загробную жизнь. Вебсдейл называет такой символизм эмоциональной архитектурой дела. «На метафорическом уровне это говорит о том, что убийцы понимают ошибочность своего положения. Здесь недостаточно социологических трактовок; необходимо осмысление в философско-литературном ключе». Например, случаи, когда в качестве орудия убийства использовалась гиря, Вебсдейл трактует как «убийства собственной маскулинностью. Возможно, преступники об этом не задумываются. Это может происходить неумышленно… стихийное понимание сути стыда».
В современной интерпретации христианства Бог, чтобы спасти мир, приносит в жертву собственного сына – и это ярчайший пример филицида. Возможно, римляне и прибили Иисуса к кресту, но всё это было частью Божьего промысла. Библия изобилует подобными примерами. Авраам привел своего сына Исаака к алтарю и был готов принести в жертву, но в одиннадцатый час Бог остановил Авраама, когда тот уже занес нож над горлом связанного по рукам и ногам юноши. Бог сказал, что Авраам прошел испытание и доказал свою любовь. О'Хэнлон ссылается на книгу Исайи 53:8–9: «От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь. Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его». Пожалуй, действительно можно заметить параллель с религией, которая не только рационализирует фамилицид, но и прославляет его как высшую форму любви, преданности и веры. Сам О'Хэнлон говорит, что для его спасения потребовалось три жизни: Иисус Христос, Дон О'Хэнлон и Эйприл О'Хэнлон.
По собственному признанию, до убийств Патрик был «умеренным» христианином. «Я спрашиваю Бога: неужели не было другого пути?» В толковании О'Хэнлона, убийства были способом привлечь его внимание, вразумить его, вернуть ему веру и поставить его на путь служения Господу. Патрик говорит, что Бог с его помощью творит чудеса, спасает других заключенных. О'Хэнлон несколько раз предлагает назвать посвященную ему главу «Триумф над трагедией». Но где же триумф? – спрашиваю я. С трагедией всё ясно. Патрик отвечает, что триумфа еще не было, но он наступит. Он советует мне почитать про пастора Рика Уоррена и самоубийство его сына, или о Крайе Дидсе, бывшем конгрессмене, которого собственный сын заколол перед тем, как покончить с собой. По мнению О'Хэнлона, психиатрическое заболевание и способность превращать отрицательное в положительное связывает его историю с упомянутыми выше. Но также он считает всех этих людей, включая себя, жертвами.
Почему? Спрашиваю я. Спрашиваю снова и снова. Почему вы это сделали? Он тоже задается этим вопросом, иногда проясняя для меня детали. Как вы могли? Спрашиваю я, хотя не жду, что О'Хэнлон когда-нибудь сможет дать удовлетворительный ответ на этот вопрос. «Бог не ответил ни на один вопрос Иова. Он сказал: “Где был ты, когда Я полагал основания земли?” Бог указал Иову на свой непререкаемый авторитет, который мы не в состоянии осмыслить», – отвечает О'Хэнлон. «Он говорит мне то же, что говорил Иову. Не замыкайся на случившемся; сосредоточься на том, что ты можешь сделать для меня».
О'Хэнлон
