насилием убийств, ход которых зачастую не следует типовому варианту развития событий. Возможно, фамилициду посвящено так мало исследований из-за того, что это абсолютно немыслимое и мрачное преступление, большинство виновников которого практически всегда кончают жизнь самоубийством. Более того, Вебсдейл, который также занимает должность директора Государственной инициативы по обзору смертельных случаев домашнего насилия (ГИОССДН), вероятно, является единственным исследователем в Соединенных Штатах, сделавшим целью своих академических изысканий именно этот подвид убийства.

Пожалуй, очевидно, что писать о фамилицидах невероятно тяжело. Для расследований таких пронизанных ужасом историй журналисту необходима сильнейшая эмоциональная стойкость. Неудивительно, что такие случаи плохо освещаются в СМИ. Но существуют и практические сложности: большинство преступников совершают самоубийства. А выжившие обычно не разговаривают с репортерами.

Патрик О'Хэнлон оказался редкой находкой: человек, который выжил после содеянного и был готов со мной разговаривать. Думаю, сначала он считал, что наши беседы приведут его к отпущению грехов, будут способом оправдаться перед миром. Он идеально подходил под данное Дэвидом Адамсом описание нарцисса, и даже несколько раз упомянул, что считает, будто мир жаждет услышать его историю. Но в какой-то момент он, видимо, понял, что через меня грехи не отпустить. И после многих месяцев интервью решил, что не хочет участвовать в проекте. Мы долго это обсуждали. Я журналист, и для меня правила просты: нельзя сказать, что твои слова «не для записи», если запись, как это было в данном случае, уже сделана. Около четырнадцати часов интервью – несколько тетрадей записей. Я имела право опубликовать эту историю. И, в то же время, я живу и работаю в стране, верховный главнокомандующий которой называет представителей СМИ «врагами народа». За нашу работу нас оскорбляют, нам угрожают, нас судят (и даже убивают), и поэтому такие решения нельзя принимать легкомысленно. И, честно говоря, мне не хотелось вступать в конфликт с человеком, который убил всю свою семью.

В конечном счете я поняла, что единственный способ исследовать вопрос о том, почему количество фамилицидов растет, использовать историю Патрика, значительно ее отредактировав. Я изменила имя преступника и имена членов его семьи, а также изъяла из повествования сведения, которые могли бы раскрыть его личность. Большая часть представленной информации взята из материалов судебных заседаний, полицейских досье и других находящихся в открытом доступе источников.

Патрик О'Хэнлон – осанистый напряженный мужчина с черными волосами, подернутыми сединой; на нем тюремная униформа: джинсы, рубашка с короткими рукавами и рабочие ботинки. Очки перевязаны скотчем. Он чисто выбрит и опрятен. У Патрика тихий голос. Мы разговариваем в глухом тюремном зале заседаний, стены которого покрыты воодушевляющими плакатами с парящими ангелами, пурпурными закатами и водопадами, на которых красуются призывы «верить» в возможность измениться и никогда не терять надежды. Их явно закупили в Costco. На О'Хэнлоне нет наручников, но его сопровождает охранник, который всё время находится в зале вместе с координатором отдела коммуникации тюрьмы и оператором, который снимает каждый наш разговор. Я брала у О'Хэнлона пяти– и шестичасовые интервью, посещая его в тюрьме, пока он отбывал два последовательных срока за убийства Дон и Эйприл. О'Хэнлон описывает небольшое пространство, что-то вроде тюремного дворика, где иногда пахнет свежестью и порой можно увидеть верхушки деревьев. «В тюрьме не так уж плохо», – говорит Патрик. Интересно, с чем он сравнивает?

У отца О'Хэнлона был свой бизнес, но он обанкротился, и семью содержала мать. «Мать давала ему деньги, – рассказывает Патрик, – это было унизительно». Отец О'Хэнлона много пил, бесконечно ругался и иногда своими срывами наводил ужас на всю семью. Как-то раз дома он достал нож и угрожал пырнуть любого, кто к нему приблизится. О'Хэнлон помнит, как удерживал отца, пока не пришел сосед и не увел его (мать О'Хэнлона не помнит инцидента с ножом, но подтверждает, что ее муж иногда срывался, кричал и бросался вещами). И всё равно О'Хэнлон говорит: «Я бы не назвал отца жестоким, он был любящим».

Как и многие дети, выросшие в семьях, где имело место домашнее насилие, как словесное, так и физическое, О'Хэнлон не считает отца агрессором. Патрик подпадает под стереотип мужчин, которых я видела в группе Дэвида Адамса в тот день, когда они обсуждали своих отцов. Он сглаживал жестокость отца и гораздо чаще говорил о поведении матери. «Моя мама была не сахар, – рассказывает Патрик, – если бы она вела себя менее вызывающе, если бы уважала отца как мужа…»

Как-то раз я спросила О'Хэнлона как, по его мнению, выглядит насилие. Он описал крики и ругань, летающую по дому мебель: такие скандалы, что соседям слышно. По мнению Патрика, случай с ножом доказывает, что его отец не был агрессором. «Другой [более] жестокий мужчина воспользовался бы этим ножом» – говорит он. Кажется, О'Хэнлон не понимает, что со стороны ситуация в его доме в точности подходит под его же описание насилия.

Институт семейного насилия расположен в приземистом одноэтажном здании, которое делит с Корпусом подготовки офицеров запаса и складом подержанной офисной мебели в основном комплексе зданий Университета Северной Аризоны во Флагстаффе. Дверь всегда запирается, а снаружи установлены камеры наблюдения, потому что в прошлом Нила Вебсдейла угрожали убить, и в основном угрозы поступали от обвиняемых в домашнем насилии мужчин, с делами которых он работал как криминолог.

Много лет назад для своего курса Вебсдейл начал прочесывать архивы фамилицидов в Америке и наткнулся на случай мужчины по имени Уильям Бидл. Бидл был уважаемым бизнесменом, который в 1782 году оказался на грани банкротства и зарубил свою жену и четырех детей топором. История привлекла внимание Вебсдейла, и он продолжил прочесывать архивы и находить всё больше подобных происшествий. «Я уловил связь между делами 1780-х и современными случаями» – рассказывает Вебсдейл. Каждый раз речь шла о здоровом мужчине, которого выбивают из колеи серьезные экономические трудности, и он решает, что единственный способ покончить с ними – убить свою семью и себя. И действительно, сам Бидл писал об унижении, которое испытал из-за банкротства: «Когда человек, который жил в достатке, имел благие намерения и не делал никому зла, внезапно и стремительно беднеет, навлекая на себя насмешки… он должен стать озлобленнее самой злобы».

Вебсдейл начал собирать многовековые данные о фамилицидах по всей стране, и его исследование воплотилось в изданной в 2010 году книге «Сердца фамилицида», в которой ученый выделил два основных типа убийц собственных семей: «свирепый агрессор» – то есть человек с длительной историей домашнего насилия, и «уважаемый гражданин», имеющий хорошую репутацию член общества вроде Уильяма Бидла, за которым не было замечено жестокости, и который убивает из