Шрифт:
Закладка:
Машина несётся, нарушая все возможные правила. Но я продолжаю кричать водителю:
– Гони! Гони!
И он гонит, но мне всё равно кажется, недостаточно быстро.
Пока ни во что не верю. Ни в то, что Лею похитили, ни в то, что Данил попал под пулю. Ни во что не хочется верить, пока не увижу. Пока это просто слова.
Слова, которые уже выжигают мне сердце. Ещё не верю, а уже жжет. Прыгает, бьется. Как быть? Что делать? Неужели правда?
Подъезжаю к дому, ворота сразу открываются. А за мной «скорая». Сердце опять застучало часто-часто, больно отдаваясь в ребра.
Блять. Я просто охреневаю от увиденного. Лужа крови у ворот. Крови моего сына. Он сам на каком-то покрывале.
Кидаюсь к нему.
– Данил! Даня!
Глаза его медленно открываются. Взглядом ищет меня. А во взгляде – муть. Словно никого не видит.
Хочу протянуть к нему руки, схватить, обнять, но слышу:
– Пожалуйста, отойдите, не трогайте. Вы можете навредить.
Выпрямляюсь, отхожу. Глаза застилают слёзы. Жар бросается в лицо.
Бессилие, ярость и злость.
Доктор склоняется над Данилом. Подвозят носилки.
Не верю, не могу поверить. Мать твою. Это же мой сын. Лежит, истекая кровью.
Я поворачиваюсь к Олегу, он тоже в крови. Гляжу сурово. Требовательно. Я выну из него душу, если не уследил.
– Что произошло?
– Данил потянул её за ворота, – говорит он тоже сурово.
– Дальше.
– Выскочила машина.
– Дальше.
– Люди в масках с оружием.
– А ты где был?
Он не отпускает взгляд. Смотрит мне в глаза.
– Она сказала на минуту, подружку увидеть.
– Ты что, идиот?
– Простите, я виноват.
– Нахрена мне твоё «простите».
Отчаянно и бессильно смотрю, как заворачивают в какую-то хрень Данила, как везут к машине «скорой помощи». Иду за ними.
Потом останавливаюсь, поворачиваюсь к Олегу:
– Поднимай всех. Всех. Ты понял?
– Да, я понял.
В машине «скорой» у Данила на лице кислородная маска. Глаза его прикрыты, веки подрагивают и мне страшно на это смотреть. Кажется, ещё секунда и они перестанут двигаться совсем.
А Лея… Где моя Лея? Что с ней? От мыслей, что она где-то там, у этих людей в черных масках, беременная, с моим ребенком под сердцем, глаза наливаются кровью и я еле держусь, чтобы прямо в машине «скорой» не начать лупить кулаками в стену, в стекла.
Бессмысленно. Глупо. Это не поможет. Ничему не поможет.
Думал, я защищён со всех сторон.
А получается, ничего не защищён и никто рядом со мной не защищён. Никто.
Человек в маске ослабляет хватку лишь тогда, когда мы выезжаем на шоссе. Это последнее, что я успеваю увидеть, потому что в следующую же минуту мне на голову натягивают мешок.
Страх сковывает тело. Не могу двигаться, ничего не понимаю и всё происходящее поначалу кажется неудачной шуткой, которую придумал Данил, чтобы запугать меня. Но чем дольше едем, тем больше я понимаю, чтго это не шутка.
Да и разговоры мужчин совсем не предполагают шутку.
– Удачно сложилось, не пришлось в дом лезть.
– Жаль только идиот этот под пулю попал, за это хозяин по головке не погладит.
– Думаю там ничего серьёзного, плечо только зацепило, жить будет.
– Смотри, как бы за пулевое премии не лишил. Он ведь приказал, чтобы без грязи.
– Так откуда мы знали, что это дурак там ходить будет. Мы же ждали, что водила и она.
– Нужно было и сынка забирать. Если помрет, так чтоб спрятать, да и дело с концом.
– Хватит и сучки. Она тем более ещё и беременна. Смотри, – он ткнул пальцем в живот и я дернулась.
– Что, сладенькая, натрахалась с Громовым? Вот теперь пришло время пожалеть об этом. Будешь у нас заложницей. А если твой Громов вдруг платить не захочет, то мы подумаем, что с тобой делать. Беременным тоже трахаться можно.
И он ржет как конь прямо возле моего уха.
Я стараюсь сидеть тихо, чтобы не раздражить этих людей и лишний раз не привлекать к себе внимание.
Всю дорогу они много матерятся и говорят о чём-то похабном. Громко смеются. В конце-концов, понимаю, что никуда мне не деться и что меня похитили и везут к какому-то хозяину. И что Егор заплатит очень много, чтобы меня выкупить. Или не заплатит…
Наконец, машина останавливается и меня вытаскивают из нее. Я не сопротивляюсь. Ведут. Тихо, безропотно иду.
Щёлкает замок. Меня вталкивают куда-то и снова слышится звук замка. Удаляющиеся шаги и всё затихает.
Боюсь сдвинуться с места. Но, все-таки, тянусь рукой к мешку на голове. Снимаю его. Осматриваюсь.
Маленькая пустая комната. Только одна кровать и всё. Больше тут ничего нет.
Решётчатое окно замазано краской. Подхожу. Пытаюсь найти хоть маленькую щель, чтобы выглянуть на улицу, но безуспешно. Закрашено тщательно, на совесть. Ничего не остается, как смириться с тем, что есть.
Страшно. Если буду сопротивляться, кто знает, что у них на уме. Буду сидеть тихо. Как долго? Ответ на этот вопрос зависит явно не от меня. Наверное, от Егора.
Я стараюсь не накручивать себя, надеяться на скорое освобождение. Что ещё остаётся? Ведь Егор не бросит меня. Я уверена – не бросит.
Даже мысли не хочется допускать, что Егор может отказаться от меня. Оставить в опасности меня и нашего малыша. Нет, он не такой.
Ложусь на холодную кровать. Время тянется неумолимо долго. Мне кажется, что я здесь уже несколько дней или даже месяцев.
Приходит человек в маске, приносит еду.
И опять долгие часы ожидания.
Веки тяжелеют и я чувствую, что засыпаю. Засыпаю с надеждой, что завтра проснусь и уже всё будет по-другому. Так хочется проснуться и увидеть Егора. Надеюсь, так и будет.
И вдруг какое-то тягучее чувство в животе. А потом укол. Едва ощутимый, но пугающий меня своей внезапностью. Резко сажусь на кровать и глажу себя по животу.
Надо успокоиться. Надо. Все будет хорошо.
Но нет.
Снова укол… И еще. И опять как будто кто-то тянет в животе.
Мамочки… Что это?!
– Давай-давай, приходи в себя. Ну же, девочка, давай, – ощущаю хлесткие удары по щекам и руками пытаюсь закрыть лицо.
