Шрифт:
Закладка:
Еще ходили слухи о совершенном наследником престола и его приятелями насилии над женой придворного ювелира француза Араужо, но насколько они были обоснованными, неизвестно[97]. Однако с уверенностью можно было сказать, что появились они и поддерживались на не вполне чистой репутации Константина. «Покровитель разврата» — прозвище его, может, и подзабытое, но когда-то распространенное в столице.
— Или на Николая ставку делали? — продолжил граф. — Тоже так себе интерес для тебя, Ваня. Николя дубоват, конечно, но честен и прям, как солдафон. Мне такие нравятся, хотя не уверен, что для государства будет лучшим выбором. Но тебя он в Сибирь бы отправил, толко уже не генерал-губернатором, а каторжанином. Ну так что вы хотели-то?
— А кроме Романовых никто не справился бы? — зло спросил Пестель. — Чего вы в них вцепились? «Всякая власть от Бога», — с сарказмом и лицедейством выдавил Иван Борисович. — Ты посмотри на эту тварь Болкошину — где в ней Бог? А привечают ее, и таких как она вылизывают! Так что нет власти божьей в Романове! И романовской крови там осталось-то!
— И кто бы правил? — усмехнулся Аракчеев. — Ты что ли? Или Пашка твой?
— А хотя бы и Пашка! — с вызовом ответил сибирский генерал-губернатор. — Избранный правитель, почитающий закон и волю народа!
— Волю наро-о-да, — протянул Алексей Андреевич. — Эвона как. Тут, значит…
Но дальнейшие рассуждения графа прервал появившийся гренадерский подпоручик:
— Ваше Сиятельство! Семеновский полк взбунтовался!
Глава 19
При этой новости Пестель заметно приободрился, да и Агафон несколько расслабился, так что пришлось пнуть его ногой в область уха, чтобы не забывался. Жив он сейчас только благодаря готовности говорить и моей милостью. Я чуть надавила на его страхи, и филер снова начал поскуливать.
— Во дворец послали? Что предпринято?
— Послали к преображенцам и на Васильевский в казармы Первого Кадетского корпуса. К измайловцам не знаю удастся ли пробиться. Все зависит от того, Ваша Светлость, весь ли Семеновский предал.
— Будем исходить из того, что весь. Преображенский ближе. Приказываю вам немедля моим именем поднять его по тревоге и перекрыть подступы к дворцу. Бумагу, — Аракчеев оглянулся и подошел к уцелевшему секретеру, на котором нашлись чистые листы и перо с чернильницей.
Он споро написал приказ и вручил его подпоручику, велев нестись во весь опор. Потом осмотрел разгромленный кабинет и отдал новые распоряжения:
— Этого, — показал он на Пестеля, — в Петропавловскую, охранять надежнейше. Снять с него все, чем убиться может. Ни пояса, ни простыней не оставлять, дабы не повесился с горя. А с тобой, голубчик…
Граф подошел к Агафону и задумчиво осмотрел лежащего помощника пристава. Тот по-прежнему оставался зажатым стулом, на котором вальяжно восседала я.
— Давайте с собой возьмем. Кто его знает, какие таланты Мани даровал этому извергу, лучше под присмотром будет. Только свяжите покрепче.
Аракчеев согласно кивнул и обратил внимание на молчавшего Тимофея. Мой охранник изъявлял желание продолжить свою службу по сбережению подопечной, но Алексей Андреевич заверил, что займется моей безопасностью лично, благо в его распоряжении оставались еще полтора десятка гренадеров, а канцелярскому предложил немедля разыскать и Макарова, и, если получится, Ростопчина, доложив им о произошедшим.
— Найди Аслана и Андрея, — сказала я Тимке. — Потом присоединяйтесь к нам. Мы будем?
— Сначала у дворца, — сказал Аракчеев. Сил наших не много, но с караульными вместе, если что, оборону занять сможем.
А я все не понимала, почему взбунтовался именно Семеновский полк. Командовал им Яков Алексеевич Потемкин, приходящийся дальним родственником знаменитому князю Таврическому. Солдаты при нем были сыты, одеты, муштрой и фрунтом не затравлены, и, казалось бы — служи себе в удовольствие, в самой столице, а не на задворка Империи. Но вот смотри-ка — подняли бузу.
— Форнда среди обер-офицеров там корни глубоко пустила, — вздохнул граф в ответ на мои вопросы. — И даже знаю, кто там сейчас главный баламут — приятель Пашки штабс-капитан Муравьев-Апостол, Сергей Иванович. И даже князь Трубецкой им потворствует, участвует в их неподобающих диспутах. Поэтому не удивлен. Вот только смущает то, что быстро все произошло, не думаете?
— Думаю, — согласилась я. — Тут еще дым не выветрился, а бунт уже начался.
— Именно, — кивнул Аракчеев. — И говорит это, любезная графиня, о том, что к выступлению все было готово. Подготовились, мерзавцы. Все продумали.
Но вот тут я была склонна не согласиться. Если основательно подумать, то все действия заговорщиков смотрелись плохо сопоставленными.
— Не синхронизированы, — пробормотала я.
— Что? — отвлекся от свои мыслей граф.
— Плохо с синхронизацией. Я, Алексей Андреевич, увлеклась в последнее время изобретательством, — Аракчеев улыбнулся и кивнул, мол, знаю я Вашу шалость. — В механизме правильно построенном все должно двигаться согласно единому плану, синхронно, если по-научному. А тут мы наблюдаем полнейшую импровизацию. Каждая в отдельности может хороша и даже изящна, но существует сама по себе, от того общее дело страдает.
— Больно Вы умная, Александра Платоновна. Дюже опасная для государственных дел.
— Так используйте правильно, и от того государственным делам только польза будет.
— Может быть, может быть. Воспользуемся моей каретой. Всех, кто здесь остался — в ближайший околоток и под замок! Баб тоже, позже с ними всеми разбираться будем!
В карету сели мы с графом, туда же затащили скрученного Агафона, который совсем затих и мечтал, чтобы о нем все забыли. На какое-то время так и получилось. Петербург уже погрузился во тьму, с которой безуспешно боролись редкие фонари, к счастью воздух оставался хотя и свеж, но без промозглой сырости. Осень в этом году запоздала, и вечные столичные дожди пока шумели где-то поодаль.
Начиналась гонка со временем, в которой противник наш имел определенное преимущество. Ведь если семеновцы были готовы к выступлению, то сейчас они могли быть уже на марше. Тех же преображенцев необходимо было сначала поднять из казарм, построить и только после этого куда-то вести. Конечно, им с Кирошной[98] топать ближе, чем солдатам Потемкина с Загородного, но время, время…
Но, несмотря на все опасения, наша подмога успела первой. Сначала со стороны Большой Миллионной на Дворцовую выскочили верхами обер-офцицеры Преображенского полка, а уже минут через пятнадцать послышался барабанный бой, топот солдатских сапог и бодрое пение:
Знают турки нас и шведы,
И про нас известен свет.
На сраженьях, на победы
Нас всегда сам Царь ведет!
