Прокофьев окинул сад внимательным взглядом, задержал его на мгновение на ожидавшем меня такси и сказал в телефон:

— Давай встретимся завтра, в моем офисе… Да… Да, все обсудим. Да… после обеда. Тут ко мне важный гость приехал.

Он шагнул от порога назад и, впустив меня в дом, запер дверь на засов.

Я мельком осмотрелся в передней и, пройдя мимо камина, остановился возле углового дивана. Первый этаж выглядел так же, как в прошлый раз. Никаких изменений в его обстановке я не заметил. Я обернулся к стене, взглянул на знакомые фотографии в рамках, и мне вспомнился снимок, обнаруженный мною на «Ганцлере».

— Я тебя ждал на днях… Знал, что ты должен вот-вот объявиться. Правда, думал, ты прежде позвонишь, — произнес Прокофьев, садясь на диван.

Он опустил телефон на круглый стеклянный столик и стянул с шеи галстук.

— Решил свалиться к тебе неожиданно… — сказал я. — Не захотел предупреждать о визите.

Я обошел кругом столик и, не дожидаясь хозяйского приглашения, сел на другое крыло дивана, спиной к фотографиям.

Внутри дома было приятно, невидимый кондиционер неслышно гнал по холлу прохладу. Прокофьев молча поглядывал на меня и с деланной беззаботностью вертел в руках авторучку. Я же в его сторону почти не смотрел, а, стараясь не обозначить волнения, изучал бурую облицовку камина и остро прислушивался к окружающим звукам.

На первом и втором этажах было тихо. Снаружи также не доносилось ни единого шороха. «Кажется, никого. Похоже, что мы в доме одни», — с облегчением думал я.

Между нами быстро наросла напряженность. Она невидимым гнетом давила мне на сознание, заставляя изрядно нервничать.

Прокофьев медленно поднялся с дивана, сходил в кухню и принес бутылку водки, два широких стакана и хрустальный кувшин, наполненный апельсиновым соком. Опустившись на прежнее место, он разлил по стаканам спиртное и придвинул один ко мне.

— Давно прилетел? — он посмотрел на меня пристально и очень длинно.

Я чувствовал этот его особенный взгляд и не торопился брать со стола стакан.

— Днем, — скупо откликнулся я.

— Где остановился? Вижу, вещей при тебе нет, — сказал он с флером равнодушия в голосе.

— Сумку оставил в гостинице. Снял комнатку на окраине.

— А почему в гостинице? — немного обиженно, играя в приятельство, спросил Прокофьев. — Мог бы пожить у меня. Или, по крайней мере, как в прошлый раз — на служебной квартире. После твоего отъезда она так и пустует. Чехи к нам только через неделю приедут.

— Спасибо, я лучше в гостинице.

— Как хочешь, дело твое…

Вновь наступила тяжелая пауза. Я подался вперед, взял со стола стакан, налитый на треть ледяной водкой, немного отпил и, поморщившись, поставил обратно.

— Денег хватило? — спросил Прокофьев, непринужденно разглядывая хрустальный графин.

— Хватило.

— Все нормально? Как я понимаю… — он немного помедлил, — ты съездил удачно…

Прокофьев осторожно перевел на меня взгляд. В этот особо острый момент он не смог скрыть своего явного нетерпения:

— Раз назад возвратился…

— Да, удачно, — подтвердил я.

— Хорошо… Я был уверен, что ты правильно поймешь ситуацию, — он с облегчением расслабился и добавил себе еще водки. — Теперь все будет отлично! Позже я позвоню Монголу и через него договорюсь о встрече с Гастоном.

Его голос сделался непринужденным и радостным. Прокофьев откинулся на спинку дивана и с нескрываемым любопытством взглянул на меня.

— А Гастон-то был прав. Ты не прост. Молодец! Ни соплей, ни истерик, ни глупых безотчетных поступков! — он по-дружески улыбнулся и ткнул в мою сторону пальцем. — Правильно, так и дальше держись. Кто боится — становится жертвой. Верно?! Да?.. Мы с тобой не такие.

Он умолк и стал жадно прихлебывать из стакана.

Я опять взял свою водку и, едва смочив губы, спросил:

— Признайся, какое твое участие в этом деле?

Прокофьев посмотрел на меня исподлобья, немного подумал и неторопливо закурил сигарету.

— Представляю что ты там нагородил в своей голове… Нет, все не так, как ты, может быть, себе напридумывал. Мое участие здесь самое незатейливое, очень скромное. Как и другие, я связан с Гастоном определенными обязательствами. В этом деле я выполнял его поручение, — тонкие губы Прокофьева растянулись в кривоватой усмешке. — Ключевая причина, почему я состою в этом деле — мое знакомство с тобой. Если бы я тебя не знал, мы бы здесь сейчас не сидели, на моем месте был бы кто-то другой.

Я не спускал с него глаз. Внезапно время сдвинулось, совершив резкий скачок из одной точки в другую, пепел у Прокофьева на сигарете мгновенно нарос и упал ему на колени. Он смахнул его на пол и потушил сгоревшую сигарету…

Я опустил веки и с силой сдавил глаза пальцами. По черному фону закружились цветастые пятна. После этого все пришло в привычный порядок.

— Почему? — твердо и настойчиво задал я ему главный вопрос. — Почему было необходимо, чтобы этого человека убил именно я? Потому что его настоящая фамилия такая же, как у меня?

Я заметил, как Прокофьев чуть вздрогнул после услышанных слов. В его глазах снова вспыхнула настороженность, а лицо стало каменным. Правда, он тут же взял себя в руки, опять сделался открытым и легким, но я все равно успел отметить, что не ошибся в своих подозрениях.

— Я считаю, что теперь имею право узнать об этом, — объяснил я ему свое любопытство. — Наивно полагать, что подобное совпадение — простая случайность, — продолжил я. — Отец рассказывал мне, что наша фамилия происходит из Скандинавии, кажется, из Норвегии. Но даже там она теперь уже совсем не встречается.

— Как ты узнал?! — Прокофьев, прищурившись, посмотрел в мою сторону.

— В Ханты-Мансийске мне в руки попалась старая фотография, на ней была подпись.

— Понятно… Как всегда, случай, — кивнул он в ответ.

— Почему? Для чего это все надо? — повторно задал я не дававшие покоя вопросы.

— Для чего?.. Мой ответ тебя не устроит, — Прокофьев одним глотком осушил свой стакан и расслабленно откинулся на спинку дивана. — Я не знаю зачем. Правда, не знаю. Я же говорю, я просто выполнял распоряжения Гастона. Можно, конечно, построить много различных предположений. От простых до невероятных. Но они тебя все равно не удовлетворят, потому что ты не будешь знать, какое из них единственно верное.

Он помолчал, а после в раздумье добавил:

— Гастон — фигура таинственная. Он очень загадочный и очень закрытый. Я контактирую с ним уже девять лет, но мне о нем совсем ничего не известно.

Его слова меня обескуражили. Прокофьев не знает, для чего все это было затеяно! Это невероятно, какой-то бред! Что это значит? Обманывает, скрывает или говорит правду?

Мне вдруг показалось, что в комнату