Более того, Мосальские и Волконские ощутимо повысили свой статус. Очень вероятно, что многие из них прежде находились на службе у князей Воротынских и не пользовались княжескими правами[515]. Сам Мосальск в дипломатической переписке фигурировал как владение князя Семена Федоровича Воротынского. Таким образом, для многих порубежных князей, бежавших от московского «сюзеренитета», создавался стимул для смены служебной принадлежности. Декларируемая Иваном III ориентация на «старину», сыгравшая важную роль в переходах на его сторону верховских князей, очевидно, продолжала сохранять свое значение и в последующие десятилетия. В этих условиях чрезмерно активная ломка сложившейся системы землевладения вряд ли отвечала интересам московского правительства.

Согласно данным Дворовой тетради, поблизости от родовых центров служили князья Борятинские и Перемышльские-Горчаковы (Калуга и Таруса). По Воротынску значились князья Хотетовские, некоторые из которых, возможно, также прежде служили местным князьям. Яков Хотетовский (без титула) в 1509 и 1510 гг. упоминался в поземельных актах Бежецкого уезда. Его появление здесь могло быть связано с пожалованием соседнего Козельска Семену Калужскому, владевшему Бежецким Верхом[516].

Иван III в своем завещании распоряжался двумя третями Воротынска, переданными старшему сыну – Василию III. С этих земель служили отмеченные в Дворовой тетради Капустины и Савины. Обе эти фамилии происходили от бояр воротынских князей, сохранивших за собой в неприкосновенности свои земли[517]. Очень вероятно также родство бояр Григоревичей и позднейших воротынских детей боярских Григоровых. С Серпейском были связаны Комынины. Их однофамилец в 1498 г. находился на службе у княгини Алены Говдыревской (владения неподалеку от Серпейска) и грабил пограничные литовские земли. Вотчины возле Козельска (смоленские волости) еще в 1490-х гг. принадлежали Нарышкиным. Их родственники служили в середине XVI в. по близким Тарусе и Боровску. По Боровску был отмечен также Третьяк Михайлов Висковатый, вероятный родственник мечнянина Васюка Висковатого, упомянутого в 1492 г.[518] В последних случаях переселения, если они действительно были, совершались на сравнительно небольшие расстояния, тем более что последующие территориальные расширения значительно отодвинули западные границы страны.

М. М. Кром отметил большое число брянских бояр, оставшихся на литовской службе после захвата Брянска. Часть местных землевладельцев осталась, однако, на московской службе и была связана с Брянским уездом в последующие десятилетия. В десятне 1584 г. среди брянчан были отмечены представители Пролысских и Мясоедовых, вероятные родственники которых фигурировали в качестве брянских бояр в конце XV в. Соблазнительно было бы включить в это число и Безобразовых, но представители этой фамилии, скорее всего, были выходцами из центральных уездов. В брянский Свенский монастырь вклад был сделан Иваном Беляницыным Безобразовым, вероятным потомком Беляницы Безобразова, одного из детей боярских Дмитрия Углицкого. Беляницыны-Безобразовы известны были в Боровском, Малоярославецком и Можайском уездах[519]. Еще несколько фамилий из этой десятни были характерны только для Брянского уезда, что косвенно подтверждает их местное происхождение. Позднее подобная ситуация в значительно больших масштабах повторилась на территории Смоленской земли. Можно констатировать, что состав землевладельцев значительной части новоприсоединенных земель не подвергся радикальным изменениям.

Несмотря на кажущуюся внушительность числа новых «слуг» московских великих князей конца XV в. проблема их адаптации в созданную служебную систему не сталкивалась с заметными трудностями. Пример воротынских бояр, целой группой образовавших новую территориальную корпорацию в составе Государева двора, показывает, что в этом случае действовали отработанные принципы. Закрепление новых территорий достигалось здесь великокняжеской властью, в том числе за счет привлечения на свою сторону местной знати. С другой стороны, переселенные в другие части страны лица вливались в состав существующих там объединений служилых людей.

Заинтересованность в именитых выходцах из Великого княжества Литовского в Москве была достаточно велика[520]. Именно это обстоятельство приводило к принуждению пленников, захваченных в ходе пограничных столкновений, переходить на свою службу. Наиболее известным из них был князь Константин Иванович Острожский. Московское подданство принял в итоге также бывший путивльский наместник князь Богдан Федорович Глинский. Литовская сторона в дипломатических переговорах считала московскими пленниками также Якуба Ивашенцова и Семена Жеребятича. Последний, видимо, попал в плен еще в 1501 г.[521] Характерно, что новые «слуги» были задействованы московским правительством на первых порах в ведении военных действий на литовском направлении.

За пределами круга служилых князей некоторые из нововыезжих вошли в элиту московской аристократии. Князья Пронские, например, ветви Дмитрия Андреевича Сухорукова, уже в первом десятилетии XVI в. получали разрядные назначения, а вскоре пополнили собой Боярскую думу. Не последнюю роль в этом стремительном спурте сыграли, видимо, родственные связи. Князь Иван Дмитриевич Пронский был женат на дочери Ивана Владимировича Головы Ховрина, породнившись через этот брак не только с семьей московских казначеев, но также с влиятельными князьями Холмскими, Патрикеевыми, Одоевскими, не говоря уже о целой плеяде менее значительных семей. Воеводские назначения получали также князья Мезецкие[522]. Не обойдены вниманием были также князь К. И. Острожский и Е. Дашкевич.

Эйфория от появления на своей службе ряда видных лиц скоро прошла. В 1507 г. на московско-литовской границе находился князь К. И. Острожский, который, воспользовавшись случаем, бежал в Литву. Непродолжительной оказалась и служба здесь упомянутого ранее Евстафия Дашкевича. В 1508 г. он был послан на встречу с М. Л. Глинским. В том же году он присягнул Сигизмунду Казимировичу (бежал в Друцк с отрядом из 200 (?) человек). Оба этих персонажа в дальнейшем играли заметную роль в московско-литовском противостоянии. К. И. Острожский в 1514 г. стал триумфатором битвы под Оршей, а Е. Дашкевич вместе с крымцами участвовал в походе на Москву 1521 г. и в последующей осаде Рязани.