Ясмин не хотела знать.

Человек перед ней в платье благородных тонов, с блестящей косой, нежными руками и дорогими браслетами больше не был мастером Файоном. Взлетевший немыслимо высоко, он оставался сыном сумасшедшей Аквилегии. Цветок, лишенный корневой системы. Просто семя. Материал, потраченный для восхождения другого сына. Не более, чем часть земляного пласта, по которому ступит нога его брата.

Что он чувствовал, когда был пластом и семенем?

Он ведь чувствовал?

— Мне нужно время для раздумья, — Ясмин закрыла глаза, отчаянно желая нового прилива ненависти к мастеру Файону.

Но ненависти не было. Внутри было пусто и темно.

* * *

Она дала себе неделю, хотя и долго колебалась.

Впервые за долгое время Ясмин осознала истину, в которой врач не может лечить самого себя. Ей бы не помешал врач. Врачеватель душ человеческих.

Минуту за минутой она отыскивала саму себя под сомкнутыми веками, но видела только перепуганный дрожащий огонёк, который никого не мог согреть. Даже наоборот, он собирался умереть от любого дуновение. А иногда она закрывала глаза и видела Абаля.

Слышала насмешливое, ласковое «Яс».

Сначала она тянула время, потому что при мысли о мастере Файоне ее охватывался ужас, потом потому что надеялась на Примула. Он ведь может что-то предпринять? Это его сын. Сыновья. Дети, ради которых родитель… Ну, биологический родитель, а если коротко, то просто биолог.

Это был второй и последний раз, когда они говорили с Примулом.

Накануне боя с мастером Эгиром ее допустили в покои супруги Примула, о которой она теперь знала чуть больше, чем хотела бы. Госпожа Канна, истинная дочь Спиреи, без боя отдавшая место главы приемному сыну семьи и сделавшая ставку на замужество.

И проигравшая.

Ясмин была впервые в доме Примула и на несколько минут забыла, как дышать. Утонченная роскошь сада, белых статуй, выложенных разноцветной мозаикой дорожек и синих стёкол прудов складывались перед глазами в волшебство. Иллюзию красоту, едва ли доступной человеку.

— Прошу вас, госпожа Ясмин, — без улыбки, но с безукоризненной вежливостью пригласила одна из прислужниц, присланных за ней.

Ясмин не без трепета вошла в дом, который даже издалека казался ожившей картиной Питера Янса. Залы шли единым зеркальным коридором, складываясь в лабиринт, и очень быстро Ясмин потеряла ориентацию. Они трижды сворачивали налево, дважды направо, один раз понимались вверх и один раз спускались вниз — намного дольше, чем поднимались. Мозаичный пол вторил узоры в соседней зале, а узор соседней залы был неотличим от узоров первой. Залы повторялись с ювелирной точностью до последнего завитка. Натренированный на внимательность ум Ямин искал отличия и не находил. Зеркала без единого изъяна или отличительного знака складывались в единую полосу, едва ли разделённую порогом. Мириады ламп, горящих даже при дневном свете плавали мутными шарами в бесконечных отражениях зеркал.

Прислужницы шли быстро, и Ясмин не успевала ориентироваться в этих жутких одинаковых коридорах-комнатах.

Пол, декорированный орнаментом бесконечных битв Риданы и Варды при отражении давал рисунок гигантской розы багрово-коричневых тонов. Бесчисленные отражения этой жуткой цветочный кляксы в зеркальных стенах, белые колонны, на которых недолго отдыхал глаз, скоро слились в единое буйство краски и стекла.

В таких стенах сходят с ума, мелькнуло в голове, когда они проходили очередной поворот. Абаль жил здесь. Родился и вырос здесь.

И остался в здравом уме. Может, он ходил по дому с закрытыми глазами?

Вскоре Ясмин заметила на руке одной из горничных Триллиум, оплетённый вокруг запястья на манер браслета. Она слышала о нем, но никогда не видела раньше. Триллиум использовался, как маршрутизатор, прокладывая пути, запоминая и воспроизводя их по первому требованию. Зато стало ясно, почему прислужницы так ловко ориентируются в доме.

Минут через десять блужданий, Ясмин стало страшно. Она поняла, зачем Примул создал дом таким. Сложный декор, повторяющийся из залы в залу, заставлял терять концентрацию. Глаз обманывал аналитические рецепторы. Сколько зал ты прошёл? Ты уверен, что эта зала не та, что была несколько минут назад за очередным повтором?

Вполне возможно, что они ходят кругами, но на лицах прислужниц не прочесть ни слова. В их глазах, опущенных на маршрутизатор, стояла темнота.

Наконец, они остановились у одного из зеркал и после нескольких манипуляций, то отворилось, оказавшись дверью. Входом в неожиданно простой внутренний дворик, где росла клочковатая тощая омела и лежал пруд с декоративными рыбками.

— Уже скоро, — обронила первая из прислужниц, и указала рукой вдоль ряда длинных скамей. — Если госпожа пройдёт через двор, то увидит покои госпожи Канны. Мы не смеем пройти далее.

Прислужница склонила голову, но взгляд ее не вязался с раболепной позой. Слишком наглый для прислуги.

— Благодарю, — почти искренне сказала Ясмин и вручила прислужнице фирменную белую горошину. — Держи.

Та автоматически взяла, потом опомнилась и протянула обратно:

— Нет-нет, госпожа, нам запрещено брать подарки!

Ты, однако, взяла, подумала Ясмин и ласково улыбнулась.

— Увы, этот подарок очень сложно забрать обратно, но, скажем, лепестков через сто, я его заберу. Только не отлучайтесь далеко, подарок не любит находится вдали от меня и может плохо отреагировать.

— Что? — тёмные глаза прислужницы распахнулись в ужасе. — Но я не могу остаться, я обязана следовать приказу господина и предоставить отчет после вашего прихода в комнату госпожи Канны. За нарушение приказа следует увольнение.

— Значит, ты уволишься, — спокойно заметила Ясмин. — Зато будешь живая и здоровая. Сядь на скамью и не тряси моим белым цветком, не дай бог, взорвется. И дай-ка мне свой Триллиум для надежности. Подарками надо обмениваться, не так ли?

Наглость в прислужнице выключилась, словно в ней повернули невидимый глазу тумблер, и перед Ясмин стояла насмерть перепуганная девчонка. Протянула к ней дрожащими руками маршрутизатор и тяжело осела на скамью.

— А ты иди, — равнодушно сказала Ясмин второй девочке, смотревшей на них нечитаемым взглядом, и прошла в покои.

Что за примитивная ловушка?

Даже слабоумный поймёт, что его планируют запереть, если водят одинаковыми коридорами, пялясь в маршрутизатор. Этого и следовало ожидать, все же Примул и Файон братья, и последний, помнится, требовал отменить поединок с мастером Эгиром. А ведь тот уже завтра!

Хороша бы она была, потребовав сатисфакции, а после не явившись. Да она бы стала посмешищем для четырёх ведомств.

В комнате было наредкость нормально. После безумных темных фресок с кровавыми боями и зеркал, отражающих темноту и друг друга, здесь было почти по-человечески. Кровать, стол, стул, шкаф и чудовищных размеров дерево. Вот только… У дерева не было кроны. Дерево росло корнями вверх, оплетая сетью весь потолок и кровать, на которой,