удивилась Ясмин. — Ты же из тотема Каламуса? Это уважаемый тотем.

Последнее она добавила из вежливости. Каламус, если чем и славился, то только изворотливостью и коварством. Но Лия, пусть и недолго, представляла его в Большом совете, что значило весьма высокое положение.

Лия понимающе переглянулась с подругами и расхохоталась:

— Я приемная дочь тотема Каламуса, знаешь, как я оказалась в совете? Чтобы не пришлось отдавать место любимому сыну.

— В совете сидеть опасно, — подтвердила ещё одна девушка.

Такая же темноокая и смуглая, как Лия. Кажется, ее звали Пион. Такие претенциозные имена давали только в глубоких деревнях, в Астрели это считалось дурным тоном.

— Мы тут все в одном положении, — пояснила ещё одна. — Приёмные дочери высоких тотемов. Пока ещё дочери.

Ясмин уставилась на них в ужасе. Талантливые мастера, не имеющие поддержки семьи, забирались сильными тотемами. В дочери. Но через год-другой либо становились матерями-одиночками, приносящими сильный приплод, либо выдавались замуж за союзников тотема. Или становились мастерами, идущими на опасные военные операции, в Ридану, в Чернотайю, куда не отдашь родного ребёнка.

Но формально придраться было не к чему. Одна только Лия была одета в золото с головы до ног, словно и в самом деле была любимой дочерью.

— Меня сделали членом совета на случай неудачного хода, — пояснила Лия. — Каламус продавливает спорную политику, и если что-то пойдёт не так, голова моя с плеч, а тотем чистенький и не при чем.

— Но Каламус убрали из совета, — возразила Ясмин.

Подобралась, как кошка. В самом центре Тихого квартала изо дня в день собирались в круг отверженные дети великих тотемов. Чёрное пятно на репутации политики Примула. А девицы, бродящие поодаль — настоящие цветы своих тотемов. Приглядывают за приемными отщепенками.

— Единственное, что Бриар смог сделать для меня, — Лия невесело усмехнулась. — Может теперь я стала и не особенно ему интересна. Ему нравится побеждать, разгадывать и исследовать, а я уже прогнулась. Попросила.

Мысленно Ясмин согласилась.

— Не подавай виду, — посоветовала она. — Будь ты хоть на атомы разобрана, он все равно пару раз вернётся, чтобы проверить, как ты. Выжила ли. Будешь валяться в ногах, уйдёт счастливый, а будешь счастлива без него, сразу занервничает. Охотникам всегда кажется, что после них жизни нет.

Девчонки засмеялись.

Уже к вечеру, когда прощались, одна из них — знать бы кто — шепнула:

— Будь осторожна завтра, тотем Таволги не играет честно.

* * *

Утром Ясмин с трудом съела тост, пересоленное яйцо, а чай вылила в раковину. Сознание было холодным и ясным, как свежевымытое стекло.

Мастер Эгир буквально на днях стал мастером с оружием третьего порядка. Необычайно высокий прогресс для его возраста. Вполне возможно, что и на нем потопталась Чернотайя. Теоретически, оригинальная Ясмин с оружием четвёртого порядка превосходила мастера Эгира, но вот практически…

Она могла проигрывать технически. Получив титул в восемнадцать, она осталась без наставника, а книги не давали должного объема практических знаний. А если тотем Таволги не играет честно, то мастер Эгир будет много сильнее третьего порядка. Он может использовать приемы Таволги, если получил одобрение главы. Он может использовать его силу, если тот сумеет передать ему цветок тотема. В отличие от Ясмин, Эгир тренировался под руководством опытного бойца, отличившегося в войнах с Риданой. Он выгодно смотрелся на фоне самоучки Ясмин.

Его самоуверенность имела под собой фундамент.

У Ясмин из козырей был только Белый цветок. Ее собственный. И множество способов его использования, но, к сожалению, теоретических. Она тренировалась пару раз с Консулами, но быстро бросила эту затею. Цветок брал взрывную площадь в десяток метров, и Ясмин пока не удалось сделать атаку более ювелирной. Она не умеет драться, не умеет выяснять отношения силовым методом и, ко всему прочему, лишена спортивной злости. Единственное, на что хватило ее уверенности — сменить наряд. Ну бегать же по чертовой арене в платье.

Из дома она вышла сосредоточенной, задрав нос повыше.

— Пожелай мне ни пуха, ни пера, — сказала она мастеру Молнии.

Тот ошарашено замялся. Даже через чёрную вуаль ее жёг изумленный взгляд.

И пусть смотрит, подумала Ясмин с раздражением. Она бы все равно долго в юбках не протянула. Кому-нибудь приходило в голову, какую фору мастеру-мужчине дает оппонент женского пола своей юбкой? Ей приходится тратить вдвое больше усилий, чтобы хоть в подоле не запутаться. А она даже не боец.

Она не бегает, она не прыгает. Она не кенгуру. Правда, в юности она ходила на танцы. Одна из маминых попыток сделать ее качественнее. Но вряд ли умение вальсировать спасет ей жизнь.

— Что такое "ни пуха, ни пера", — переспросил второй Консул, но первый его перебил: — Это очень смелый стиль одежды.

Ясмин могла поклясться, что если снимет с него вуаль, тот окажется, красным, как пожарная машина.

— Удобно, — сказала она и мгновенно закрылась.

Широкая рубаха, схваченная корсетом, не стесняла движений, а свободные штаны давали ее нехитрым танцевальным па выиграть немного времени. В конце концов, она ещё не так ловко обращалась со своим цветком.

Всю дорогу до ведомства, она пункт за пунктом вычисляла, что делает ее слабой. Откуда это дурное волнение и тревога? Чего она боится? Таволги? Файона? Самоуверенного золотоволосого Эгира?

Ясмин медленно отшелушивала страх, волнение, настойчивость Файона, перепуганные мордашки своих подзащитных. С трудом она сдвинула сторону и тревогу за Абаля, и бесполезность его — их — отца. В чистом остатке остался только сам Эгир. Бывали случаи, когда талантливый юный мастер превосходил оппонента с более высоким порядком оружия. Ясмин сама тому подтверждение. Она превзошла Фло и сделала это играючи, хотя на тот момент уступала ей и в опыте, и в силе оружия.

Сила Эгира в опыте, технике боя и сильных учителях. И в знаниях слабости Ясмин. Его наверняка готовил к бою мастер Файон, поэтому Ясмин будет перед ним, как на ладони.

Задумавшись она едва не проскочила арену.

Белый круг арены лежал сердцевиной гигантского каменного цветка, поднимавшего лепестки ступеней к небу. Чтобы добраться, приходилось спускаться в беломраморную чашу. Семь сотен шагов. Наверху оставался сад, оглушающе пахла глициния, гнулись к земле померанцы, осыпанные кислыми мандаринами. Развернула к солнцу глянцевые листья скимия, а вдоль шли вишни — сплошь в белом кружеве.

На несколько секунд Ясмин малодушно и остро ощутила своё одиночество. Беззащитность. Хотелось вернуться в цветущий обманчиво безопасный сад и снова почувствовать себя целой

Но Ясмин спускалась все ниже, и скоро остался только пятачок неба над головой. Арена была тиха, но небезлюдна.

По левую сторону арены расположился тотем Таволги.