— Твое самомнение и тут находит себе плюсы. И помни — ты меня продал! — пальцем ткнула ему в лоб, стремясь мысль напрямую донести до «больного» мозга. — Я больше не твой Бастард! Ясно?

Улыбаться Хаски перестал, но настроения его этот факт не лишил.

— Значит будешь моей Аристократкой, мне не принципиально, — это говорил почти спокойно, и тут опять странная улыбка его озарила, причем глядя мне куда-то за плечо. Губы его раздвинулись почти от одного уха до другого, через чур широко. — А это значит — никаких правил!

— Как будто у тебя раньше правила были?

— Было одно, которое я не мог нарушить, — вновь поведал моему плечу, а потом улыбки убрал и серьезно посмотрел вверх. — А теперь запоминай и каждое утро повторяй возле зеркала. А, вообще, можем тебе тату набить с надписью «Собственность Дмитрия Хаски. Трогать запрещается, смотреть тоже».

— Гори в аду! — пожелала ему и руками попыталась убрать его плечи от себя. С намеком, чтобы отпустил.

— Только если вместе с тобой! — коротко произнес.

Непробиваемый человек, но благо опустил на землю, а то начнет голова кружиться, что буду делать.

— Кхе, Кхе! — мы одновременно отступили друг от друга, как грабители, застуканные за грабежом, и посмотрели в сторону входа. — Я думал вы переубивали друг друга, а они миленько общаются! — Трески демонстративно прошел к писсуару, начал штаны расстегивать. — Вильмонт, можешь подержать!

Я запоздало опустила глаза и почти бегом рванула за дверь.

Бежать. Бежать. Пока сердце бешено в груди рвалось, я бежала по ступенькам вниз мимо людей, подальше отсюда. Дальше и дальше.

Буквально пятнадцать минут назад зарекалась, что больше не буду убегать из клуба, и опять бежала.

Я с Хаски ни в чем не уверена. И он… он… только что сказал что-то странное. Он ведь имел ввиду, что любит меня? Конечно, в своей страной манере, но я поняла, что он кажется… возможно… самую малость… наверное… влюблен в меня!? Если ледяная статуя способна испытывать чувства, то вероятно эти чувства будут такими же ледяными и порой сильно обжигать холодом?

Треснула ладонью себе по голове. На этот раз я не просто мечтала привести мозги в норму, а постаралась потрясти их в голове.

Очнись, дура! За месяцы в шкуре Бастарда он тебя чуть со свету не сжил, а «влюбленный» Дмитрий Сергеевич и вовсе залюбит до смерти! И глазом не моргнет. А как он относится к людям, которые ему НЕ нравятся? Пробрал холодный озноб от этой мысли.

Отставить сопли! Мне померещился подтекст. Он просто шизик, у которого я — любимое развлечение. Скучно ему живется.

Глава 21 «Колчак»

POV Вильмонт.

Позвонила Алисе та, как и предполагалось, не взяла трубку, не может простить за обман. Я бы тоже скорее всего не простила. Пришлось стоять на улице возле клуба и отгонять противные мысли из головы о Хаски. Всё забыть. Он НЕ любит меня. Он — шизик. Точка. Точка. Еще раз точка!

Сейчас главное сестра, только о ней необходимо думать. Позвонила маме, которая была с Алисой этим поздним вечером, она и сообщила местонахождение пострадавшей. Мы условились, что мама отдохнет на квартире у нас (в смысле у меня), а я заменю ее, как сиделку. Алиса будет явно против, а тут вроде без вариантов надо кому-то приглядеть за ней.

Колчак — крупный медицинский центр Хаски, девять этажей в высоту, затемненные стекла снизу до верху, почти возле крыши здания — логотип желтыми буквами. Странно, что сестру сюда определили, я считала, что здесь пациенты со сложными случаями.

Не люблю больницы. Здесь живет людская слабость, их боль и уязвимость. Здесь они слабы.

Не люблю сюда попадать. Здесь начинается и заканчивается жизнь. Моя была ни единожды связана с этим местом. Много раз находилась на грани этого мира и того.

А Алиса еще чаще. У нее неизлечимая болезнь хрупких костей — очень редкое недоразвитие костной ткани. Любое падение для Алисы, как правило, заканчивалось переломом. Со счета сбилась сколько раз была свидетельницей ее слабости.

У медсестер в регистратуре узнала номер палаты сестры. Девятый этаж! Еще повыше бы засунули пациентку с пострадавшей ногой.

Постучавшись зашла в белое, чистое помещение с койками на двух пострадавших. Одна кровать пустовала, на другой Алиса. Мама улыбнулась моему появлению, привстала со стула, очень довольная. Понимала, что у нас напряженные с сестрой отношения в последнее время.

— Анют, спасибо, дорогая, что нашла время. Посиди ночку с ней. Завтра должна сиделка придти, — начала мама ломать комедию.

Но Алиса гордо перебила:

— Мам, я говорила, что способна сама о себе позаботиться!

Родительница улыбалась наигранно, явно были видны ее фальшивые эмоции. Слишком старалась меня отмазать.

Мама ненароком окинула пострадавшую ногу Алисы заинтересованным взглядом и произнесла очень четко, тихо, без эмоций:

— Конечно… конечно… способна. А потом еще с одним переломом будем сидеть… — улыбки сразу убрала.

Жестковато, но мощно. Эта черта у меня, похоже, в мать. Бить в лоб… ну или куда дотягиваешься. Всевышние силы… я побила Хаски!!! Головой встряхнула из стороны в сторону. Отставить! Возвращаемся к Алисе, завтра буду оплакивать свою скорейшую кончину.

Сестра, видимо, больно укололась о грубые слова матери, но с достоинством приняла и согласилась в тайне. Мама поцеловала сестру, потом и мне подарила поцелуй.

Она быстрее простила меня, ей отец поведал, как было. А мама прекрасно знает, что с отцом спорить бесполезно и раз он дал приказ, мы все выполняем. Но Алисе сложно привыкнуть к понятию «долг», для нее я пока старшая сестренка.

Уселась на стул, внимательно оглядела состояние сестры: та бледная со своими рыжими, крашенными волосами казалась белым, бестелесным призраком. И ручки худенькие и ножки, как спички. Я себя огромным, бурым медведем чувствовала по сравнению с ней. Хорошо хоть не пузатым.

— Как нога? — озвучила, когда мы остались в тишине вдвоем.

Алиса не желала смотреть в ответ.

— Терпимо… не волнуйся тебя это мало касается, — ну что же справедливо.

Я на много месяцев оставила ее, а ведь раньше была для нее подушкой, в которую можно зарыться с головой и поплакать. Ей приходилось справляться резко без меня.

Учились в одной школе в Герберте и жили соответственно в одной квартире почти десять лет, поэтому надо ли говорить, что мы были самые близкие друг для друга? За Алисой всегда необходимо было ухаживать, заботиться, готовить, убираться. Не заставлю же ее этим заниматься?

— Я почти и не волнуюсь.