— Значит, об опасности таких бомб известно, — я выдохнул.

Стало чуть легче. Если бы внутри таких снарядов находилось что-то серьезное вроде хлора или иприта, то сейчас мы бы со Степаном уже не говорили. Значит… Я отрезал от стола длинную щепку и нажал на клапан, выпуская из бомбы запах, чем-то напоминающий тухлые яйца. Кажется, так ведут себя соединения на основе мышьяка. Порой моя память двадцать первого века, забитая до крышечки всевозможным информационным мусором, выдавала удивительные результаты. Где и когда я мог такое читать?

— Тут рядом ящики с бомбами и бочки с газом, — Игнатьев доложил о завершении осмотра.

— А ящика с такими хвостиками нет? — неожиданно в голову пришла интересная идея, и я указал на торчащий из бомбы клапан.

— Есть небольшой, их там штук сто…

— Надо будет взять с собой, выдели одного бойца, — решил я. — А бочки поставьте рядом и разведите под ними костер.

Опасные — не опасные, но мне не нравятся любые отравляющие вещества. А еще бочки с газом так или иначе должны неплохо рвануть, отвлекая внимание. В итоге мы потратили на это еще пару минут, рядом даже успело показаться около роты турок, которых пустили вперед на разведку. Подданные султана, впрочем, не особо спешили рисковать собой, и мы спокойно отступили в сторону побережья.

Несколько минут я еще опасался, что наш след возьмут и попробуют зажать нас в угол. Но сначала внимание отвлек взлет «Карпа», а потом раздался глухой взрыв бочек с вонючим газом, чем бы он ни был… И всем окончательно стало не до нас. Идти в темноте было непросто, каждый шаг мог закончиться сломанными ногами, но мы не спешили, страховали друг друга и в итоге все-таки выбрались к нашим позициям.

— Наконец-то! — капитан-лейтенант Ильинский, ждавший нас до последнего, сразу же крепко меня обнял. — Ну и заставили вы нас понервничать, Григорий Дмитриевич!

— А вы нас нет, — улыбнулся я. — Вот каждую секунду знали, что наш тыл надежно прикрыт! Кстати, поздравляю вас с координацией первой операции с привлечением сразу трех видов войск: пехотных, ракетных и воздушных!

— Спасибо, — Ильинский был доволен, что его работу оценили.

— Кстати, а как там мичман Алферов? — я уточнил про наш отряд ракетного прикрытия.

— Выпустили все свои двадцать ракет и вернулись. В полном составе!

— Значит, без потерь? — я позволил себе выдохнуть.

— Один погибший, — покачал головой сразу же нахмурившийся Ильинский.

Я сначала растерялся, потому что если потерь не было ни у меня, ни у Алферова, тогда кто оставался? Разве что…

— Мичман Кононенко?

— Да, — кивнул капитан. — Мы отметили место посадки факелами, он ювелирно опустил «Карпа», но… Похоже, во время полета его достали случайной пулей. Анну Алексеевну тоже зацепило. Мы сразу же отправили ее в госпиталь, а вот мичман… Только коснулся земли ногами, прошептал молитву и отошел. Мы ничего не смогли сделать!

Я молчал. А что тут скажешь… Затеяли такую операцию. Десятки человек рискнули жизнями, и все зря. Не смогли уберечь нашего пилота! А еще я почему-то не верил в случайность! Похищение, а потом такая внезапная гибель прямо в момент спасения. Разве так бывает?

Я не удержался и выругался, поминая черта, божественные задницы и подлую девку удачу, которая никогда и никому не хранит верность.

— Тише, Григорий Дмитриевич! Возьмите себя в руки, вы же офицер! — Ильинский сжал мое плечо, помогая прийти в себя.

Правильно, я — русский офицер, а потому обязательно разберусь, что же на самом деле случилось сегодня. Кто все это начал, кто закончил… И кто бы ни оказался замешан в смерти моего пилота, ему придется за это заплатить. Даю слово! 

Глава 23

Ночью меня мучили кошмары. Снились тысячи черных рук, мимо которых я прошел сам и провел отправившихся со мной на вылазку людей.

— И стоило так рисковать? — местная память тоже вздрогнула от такой картинки.

— Я не мог по-другому.

— Ты можешь рассказывать это кому угодно, только не мне. Я же знаю, каким ты был раньше. А теперь бывший беглец не только не боится нести смерть, но и сам идет ей навстречу.

— Ты знаешь Малевича? — неожиданно спросил я. — Хотя, конечно, нет, он еще не родился. Но через шестьдесят лет он нарисует картину «Черный квадрат».

— Просто квадрат? Просто черный?

— Именно. И смысл в том, что если бы это сделал я или ты, то это был бы просто черный кусок холста. В его исполнении эта же картина стала вершиной целого направления искусства.

— Потому что люди знали, что он может и по-другому, а в этом черном квадрате — не слабость его как художника, а какой-то смысл.

— Кто-то шутил, вспоминая похожую картину Альфонса Алле «Битва негров в пещере глубокой ночью», а кто-то смотрел на черную пустоту и видел полное отсутствие форм, которые в то время искали все остальные. Видел ноль, начало отсчета… Каждому свое, но главное, люди были готовы искать эти смыслы, а не смеяться над черным квадратом.

— Ты боишься, что если не будешь храбрым, то над тобой будут смеяться?

— Не боюсь, а знаю. Но не это важно! Важно, что тогда за мной не пойдут. Никто не будет слушать умника-труса, который не нюхал пороха и бросает своих людей. А вот если каждый будет знать, что я могу быть храбрым и в то же время сражаться по-новому, тогда за мной встанут десятки, сотни и тысячи. Встанут и пойдут по новому направлению, где есть не только честь, но и умение ценить жизни.

— Ты перегибаешь. Жизни ценят и сейчас. Тот же Меншиков, который не спешит давать большое сражение и экономит силы.

— Экономит… Хорошее слово, которое правильно описывает то, что происходит. И годится именно для сил, а не для людей. Неудивительно, что развитие этого подхода приведет к мировым войнам, когда на полях сражений будут оставаться миллионы. Представляешь, идет колонна солдат, а ее расстреливает артиллерия, пулеметы, под ногами взрываются мины… Минута, и никого не остается в живых, и только черные руки получают новую порцию пищи.

— Не надо про них.

— Надо. Ты же спрашивал, почему я не боюсь. Мне кажется, это из-за них. Слишком уж я их ненавижу, а еще… Мне кажется, что тогда они успели вырвать из меня что-то, отвечающее за страх.

— Так не бывает.

— А перенос людей из одного времени в другое бывает?

— И