— Ты лишил меня обеда, к тому же только я могу точно сказать, ее ли тело тут лежит. Не думаешь же ты, что по прошествии почти десятка лет ее лицо сохранилось таким же прекрасным, как и при вашей последней встрече.

Я бы хотел ответить ему что-то колкое или злое, но не нашел для этого сил. Лопата тянула руку к земле, разум словно пытался потеряться в черепной коробке.

Что я творю? Правда ли это нужно?

Правда нужно. Не понимая до конца «зачем», я чувствовал свою обязанность найти Азуру, найти или возможно вернуть в Кадат, и отдать ей вещи из поместья. Там хватало коробок с ее именем.

Даже Софи туда уже залезла, а я нет.

Скинув пальто на одну из веток, я закатал рукава рубашки и поудобнее ухватился за черенок. Курить захотелось будто бы сильнее.

Воткнув металл в землю, я помог себе ногой и откинул первый ком тяжелой темной почвы. Выбор сделан, осталось понять, что меня так гонит к ней.

— Не думала, что такой как ты вообще может что-то из себя представлять.

— Почему?

— Казалось, что любимчик Ньярла лишь его хрупкая драгоценность. Не дай боги, тебя кто-то заденет.

— У нас с сестрой скорее наоборот.

Выдохнув очередную порцию дыма, я тяну сигарету к губам, но длинные пальцы девушки тут же выхватывают ее у меня. Закатное солнце отражается в карих глазах, они на несколько тонов светлее, чем обычно и словно светятся изнутри. Охра напоминает мне об осенних листьях.

Сделав затяжку, Азура кашляет. Явно никогда не пробовала табака, но улыбается так, словно я сказал какую-то забавную шутку.

— Отрава какая, даже хлеще моих. Целоваться с тобой наверняка отвратительно.

— Еще никто не жаловался.

Соврал конечно, но какое это имеет значение?

— Да? Дай-ка попробую.

Очередной шмат земли отлетает в сторону. Утерев лоб рукавом, я покосился на Герберта. Хруст у дерева закончился, доев последний орех, Уэст убрал мешок в карман, сонно зевнув.

— Уже устал?

— Нет, еще нет.

— Как вы познакомились?

— Случайно.

— В Храме?

— Почти. Закончив обучение там, она продолжала брать уроки у сильных магов, чтобы оставаться в форме. Я вовремя попался под руку.

Лопата вновь вошла в тяжелую неподатливую почву. Ладони уже немного жгло, и без того огрубевшая кожа грозилась покрыться мозолями. Для воина обычное дело, даже скорее вынужденная мера, словно тело сознательно старалось нарастить немного брони.

— Жесткие, как сапожная подошва.

— Ну так не трогай их.

— И позволить тискать этими лапищами других?

— Тискать?

— Не ласкать же.

— Да, не ласкать.

Порозовевшая щека Азуры привычно легла в мою ладонь, но, к сожалению для себя, я почти не ощущал ни ее мягкости, ни нежности, лишь теплоту. Тело привычно желало большего, но девушка ловко выскальзывала из объятий, дразнила, заставляла переживать. Несмертельный яд.

Добей меня или отпусти.

— Каин, ляжешь со мной на алтарь?

— Ты же сильная магичка.

— У меня есть собственные цели.

— Конечно, не может не быть.

Перед единственным «свиданием» я даже заранее отказался от табака, вернув себе хотя бы часть обоняния. Хотелось испить эту чашу до дна, почувствовать всё, что я мог на данный момент, напомнить себе, что я жив.

Огрубевшая кожа рук защитила от прохлады алтарного камня, их место на теле Азуры заменили мне губы.

— Вы миленько смотрелись вместе.

Глухой звук и дрогнувший под пальцами черенок впервые обозначил короб. Я устало посмотрел на Герба, вытирая пот со лба. Доктор зябко кутался в куртку, прикрыв глаза. Еще немного, и уснет там под деревом.

— Мы не были вместе.

— И почему же?

— Не было времени.

Уэст молча поднял брови. Уж ему-то хватило часов в сутках и дней в году, чтобы за десятки лет в Кадате обзавестись тремя детьми, сохранить отношения с женой и выстроить работу больниц. Не говоря уже о кладбище и собственном исследовании.

Если бы во мне осталась толика стыда, я бы его непременно ощутил.

— Понимаю.

Сгорбившись, я вонзил лопату в землю. Лёгкие обжог мокрый холодный воздух.

Щека горела от пощечины, в ушах стоял звон.

— Ненавижу тебя.

В глазах цвета поздней осени блестели злые слёзы. Почти невыносимо.

— Понимаю.

Азура отвернулась так быстро, что на миг я ощутил, как ее волосы чуть коснулись моего лица.

Это была не последняя наша встреча, последняя состоялась перед нападением. Тонкая горделивая фигурка застыла рядом со мной в коридоре Храма. Во взгляде мелькнуло что-то невысказанное, но она промолчала. Я не настаивал, торопился.

— Еще увидимся.

Времени не хватало, да и не было его никогда. Аван сбежала, была занята семьей, Ньярл, теряя связь с реальностью, едва не покрылся паутиной. Все силы уходили, чтобы сохранить что-то: Храм, Кадат, людей, Сомну. Сам я ничего не создавал и вспоминал о собственных желаниях лишь прикасаясь к чужому телу.

Сейчас та же история.

Имею ли я право тревожить ее после стольких лет?

Ящики до сих пор не разобраны.

Я замер на краю ямы.

Герберт подошел ближе и, похлопав меня по плечу, стянул с себя и кофту, и куртку, вручив в руки.

— Смотри не урони. Не хочу их пачкать.

Машинально кивнув, я сжал еще теплую ткань в руках и опустил голову. Под пальцем на внутренней стороне воротника чьей-то заботливой рукой были вышиты инициалы: А.У.

Уэст спрыгнул в могилу, аккуратно приземлившись на бортик, и вытащил из кармана брюк потрепанный лист с переписанными наспех строчками. Размокшие гнилые доски гроба протестующе заскрипели, явив нам чьи-то останки. На одном из ребер явственно читался след от клинка.

— Да, это точно она.

Оголенные нервы. Оголенные кости.

— Увиделись.

— Мне жаль, Каин. Правда жаль.

— Зря я это затеял.

Край ямы осыпался. Герберт ловко вылез оттуда и, отряхнувшись, платком вытер руки. Я протянул ему вещи, и через половину минуты у меня забрали чужую скорбь, осталась только своя.

— Был шанс. Есть предположения, кто мог отправить тебе сообщение?

— Никаких. То, что меня нет, не значит, что мимик не подглядывает.

— Что ж, ее и правда уже нет.

— Мимику не прожить так долго в одиночестве.

Посмотрев вниз, я последний раз оглядел гроб.

А-зу-ра. Сознание отказывалось соотносить останки с этим именем. В моей памяти, в моем понимании она осталась своенравной магичкой, впервые робеющей передо мной в коридоре Храма. Я почти ощущал, как последнее напутствие вертится у нее на языке, почти срывается с губ, почти тонет в утренней тишине и свете летнего солнца.

— Каин.

Я встрепенулся и обнаружил себя уже