— Да, я считаю, Савельев тут очень даже причём. Его почерк, — высокий голос Егор Саныча перебивал все остальные голоса. — Это именно его манера: избавляться от проблемы радикально. И если в Башне действительно думали, что это была вспышка эпидемии — да-да, Рома, тут как раз и могли наложиться эти случаи с местными наркоманами — то Савельев вполне мог отдать приказ изолировать всех контактирующих, без лечения, без содержания. Это самый действенный способ локализовать болезнь — избавиться от носителей.

— Я не думаю, что это Савельев…

— Рома, я понимаю, ты на него работал, у тебя какие-то личные завязки, но… Савельев политик…

Голова трещала и разламывалась. Кир уже давно потерял нить разговора — то, о чём говорили взрослые, было далеко, непонятно. Пусть сами решают, думал он, это не его забота, совсем не его…

Его мысли, бестолковые, бессвязные, были прерваны отцом.

— Иди к матери, — сухо приказал он. — Скажи, пусть рано не ждёт.

* * *

Утром следующего дня Кирилл проснулся поздно. Даже удивительно, потому что, вернувшись накануне с собрания, Кир думал, что не заснёт до прихода отца, но вырубился почти сразу, словно, его отключили — провалился в глухой, без сновидений сон. Он не слышал, когда вернулся отец, что он говорил матери, и, наверно, это к лучшему. Встречаться с отцовским, полным презрения взглядом не хотелось.

Кир осмотрелся — родителей не было. Только сопела Марина в своём углу, свернувшись калачиком на тощем спальнике.

— Э, а где все? — осторожно позвал он.

Марина зашевелилась, но ничего не ответила.

— Ну и дура, — выругался Кир, мало заботясь, что она его услышит. Настроение было ни к чёрту.

Он поднялся, сходил до туалета, умылся. Кир делал всё, не торопясь, надеясь в глубине души, что, пока он тут возится, кто-нибудь вернётся. Лучше бы мама, конечно. Но все как сквозь землю провалились. Кир нехотя потащился в медпункт, но и тот был закрыт. Кир плюнул и хотел было идти назад, но на него словно ураган налетел Вовка Андрейченко.

— Вот ты где! — Вовкины глаза возбуждённо блестели.

Ну ещё бы, это ведь не его отец прилюдно назвал своего сына наркоманом и придурком. Хотя, если уж говорить справедливо…

— Пошли! — Вовка дёрнул его за рукав. — Ты чего какой смурной?

— Да так.

— Давай не кисни. А то будешь как Лёха.

— А чего Лёха?

— Да лежит, вообще не встаёт, — Андрейченко скривился. — Капец, короче. Ладно, пошли!

Вовка потянул его за собой. Кир особо не упирался, но делал всё вяло, как в полусне.

Пока они шли, Вовка рассказал, до чего вчера все договорились, и что уже обговорили сегодня.

— Короче, решили, что надо кого-то послать с сообщением, что здесь у нас ненастоящий карантин, — торопливо говорил Вовка. — Ну чтоб там наверху узнали, что у нас нет никого заразных, и нас можно выпустить. Батя твой считает, что это всё недоразумение, а Бахтин с Егор Санычем считают, что всё подстроено. Жесть, да?

— Да, — вяло согласился Кир.

— В общем, Егор Саныч говорит, надо идти к какой-то Анне, врачиха она там какая-то, и она типа поможет, ну у неё связи и всё такое. А Бахтин говорит: надо к Савельеву. Они ещё вчера с Егор Санычем чуть глотки друг другу не перегрызли. А другие вообще ничего не знают. Дурь гонят какую-то…

Так за разговорами, вернее, за Вовкиным монологом, они дошли до того помещения, где были вчера. Только сегодня все столпились на площадке у пассажирского лифта.

— Это единственный способ отсюда выбраться, — говорил высокий лысый мужик. Кир его не знал, он был не с их этажа. — Все лестницы, мы с вами видели, перекрыты пластиковыми щитами. И щиты эти заделаны намертво.

— Нет ничего, чего нельзя было бы отодрать, — заметил кто-то, и стоявшие рядом рассмеялись.

— А толку? Наверняка, там дежурит охрана, а если даже и не дежурит… Ты далеко по лестнице вверх уйдёшь? До первого КПП? Вряд ли наши пропуска всё ещё действуют. Да, Егор Саныч?

Доктор кивнул.

— Поэтому я и говорю, единственный способ — через шахту лифта. По шахте грузового никак, потому что рядом с грузовыми лифтами находятся КПП. Остается только пассажирский. Разожмём двери и будем держать их открытыми здесь на этаже.

— Зачем? — кажется, это спросил Вовка.

— Затем, что в шахте темно, а из здешнего коридора будет хоть какой-то свет. Поэтому тому, кто полезет, придётся это делать днём — вечером и ночью света от дежурных ламп почти никакого. Ну и, если вдруг… — лысый сглотнул. — Если вдруг кому-то из начальства приспичит в этот момент этим самым лифтом воспользоваться, то считай, тот, кто полезет — покойник.

После этих слов повисла тишина. Кир представил человека, раздавленного кабиной лифта, и ему стало не по себе.

— Ну и лезть придётся не вверх, а вниз, что усложняет задачу. Металлоконструкции там хоть и частые, но всё равно надо быть предельно осторожным, чтобы нога не соскользнула. Да ещё важно не промахнуться и попасть куда надо.

— А куда надо? — спросил Кир.

— На пятьдесят четвёртый. В больницу, к Анне Константиновне Бергман, — хмуро отозвался Егор Саныч. Очевидно, решение, к кому обратиться за помощью, было уже принято, пока Вовка бегал за Киром. — А мы на семьдесят четвёртом. То есть двадцать этажей вниз. Теперь осталось дело за малым: решить, кто пойдёт.

Доктор обвёл взглядом собравшихся. Народ медлил, переминался с ноги на ногу. Желающих рискнуть полазать по металлоконструкциям с кабиной лифта над головой, которая могла в любой момент прийти в движение, не находилось.

— Ну, кто?

— Я пойду!

Кир не ожидал, что скажет это. Слова вылетели сами собой. Он выступил вперёд, чувствуя, что ноги его слегка подрагивают, да и голос… голос тоже дрожал от волнения. Он ощущал на себе взгляды людей, удивлённые и может даже оценивающие, но сам смотрел только на одного человека — на своего отца. Этот неожиданный демарш предназначался тому, кто вчера при всех назвал своего сына придурком. Кирилл сверлил отца злым взглядом, ему хотелось во что бы то ни стало доказать ему, что он тоже кое на что способен, а не только…

— Не дури, — спокойно сказал отец. В его словах сквозили равнодушие и усталость.

— А чего такого? Я тоже пойду, — Вовка неожиданно сделал шаг навстречу и встал рядом с Киром, прижавшись плечом к плечу. — Вдвоём легче справиться.

Люди, столпившиеся у лифта, как будто