Шрифт:
Закладка:
Правая рука Арабеллы, сжимающая лицо отца, засветилась синим сиянием её внутренней магической силы. Ослепительный свет постепенно поглотил голову старика, сжигая кожу, череп и мозг. А колдунья заливалась громким смехом. Её глаза стали совсем не человеческими, звериными, а лицо превратилось в твёрдую маску. С невероятным наслаждением королева наблюдала, как магическая энергия поглощала тело её отца. Она разжала пальцы правой руки, и оно, охваченное светом, рухнуло в грязь.
– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! – смеялась Арабелла, видя, как магия оставила от отца лишь обугленный скелет и вскоре уничтожила даже кости.
С её отцом было покончено, и осталась мать. Видя гибель мужа, та снова попыталась вырваться из магической ловушки, беззвучно раскрывая рот в отчаянии. Но шипастые корни были слишком прочными для ослабевшей с годами старухи. Вскоре синее свечение, охватившее отца, погасло, и на том месте поднялись красные языки пламени. Любуясь огнём, Арабелла едва заметно ухмыльнулась. Колдунья взмахнула рукой, и голос снова вернулся к её матери. Теперь седая старушка снова истошно вопила на всю улицу, раздирая глотку. Но вскоре визг прекратился, и мать позвала дочь:
– Дануся! Дануся!
Обычно мягкое и добродушное лицо старушки исказили страх и ужас. Арабелла перестала улыбаться и окинула мать сочувствующим взглядом. Взмах руки – и корни уползли обратно, в грязную землю. Дочь подошла к матери и, взяв её за руки, помогла ей встать. Теперь подол незатейливого и поношенного платья матери был покрыт толстым слоем грязи.
– Успокойся, всё хорошо, – проговорила королева, держа свою мать.
– Что ты натворила? – стонала старуха, – Бог не простит тебя…
Арабелла расхохоталась ей в лицо.
– Бог? – переспросила она, – а сейчас что делает твой Бог? Почему он не спасёт свою преданную последовательницу? Почему он не испепелит меня молнией с неба точно языческий Зевс? Чего ему это стоит при его всемогуществе? Или он силён лишь тогда, когда за ним стоят люди? Крестовые походы, инквизиция, охота на ведьм – почему он сам не мог покарать неверных и просил об этом жалких смертных?
– Как ты смеешь, Дануся… – ответила мать.
– Дануся мертва!!! – выпалила дочь, – я Арабелла, королева Катценхаузена! В своё время я читала труды видных богословов, – тон королевы стал более спокойным, – меня заинтересовал вопрос, почему Бог, всемогущий и всеведущий, терпит в мире столько зла. И все ответы были, по сути, оправданием, почему нужно верить в то, что нам сказали люди свыше. Или Бог попускает зло, потому что дал людям свободу воли, или он хочет сделать людей сильнее и праведнее, или же всё зло мира идёт от Дьявола и первородного греха. Но, быть может, Бог вовсе не всемогущий или не всеблагой? Или его просто не существует, как и Дьявола, а демоны и ангелы – всего лишь такие же существа, как эльфы и хомяки, но родом не из нашего мира?
Мать Арабеллы промолчала в ответ на её тираду.
– Возможно, эти сказки помогали тебе выжить, терпя нелёгкую жизнь и издевательства папы, – продолжала волшебница, – но я в них слабо верила и поняла, что была права. Даже если Бог и есть, то он отвернулся, когда отец избивал меня, и я не обязана его любить и в него верить.
– Ты убила его и своих братьев, – всхлипывала мать, – за это Бог от тебя отвернётся до конца твоих дней!
– А ты убила себя, – дочь вынесла приговор, – и это гораздо хуже. Ты способна на чудеса самоотверженности, самопожертвования. Только зачем всё это нужно? Ты посвятила всю жизнь другим, а про себя забыла, и вот к чему это привело. Я находила тебе оправдания, надеялась, что ты просто боялась папы, что ждёшь момента и отомстишь ему, но ты не хотела этого. Что-то побуждало тебя оставаться с ним и потакать ему. Страх одиночества? Чувство долга? Любовь? – насмехалась Арабелла.
– Тебе этого не понять, – тихо произнесла мать.
– Конечно, – саркастически ответила Левски, – на досуге я размышляла, что лучше – мания величия или, наоборот, самоуничижение: «Я маленький человек, я не имею права ничего сделать». Что предпочтительнее – гордыня или антигордыня, смирение? И решила, что второе намного, намного хуже, потому что такие люди потворствуют подобным моему отцу, позволяют им вершить произвол и унижать действительно достойных. Без рабов нет господина, а без тебя не было бы отца. Ты не вступилась, когда он меня сёк, и лишь укрепляла его власть надо мной.
– Но я любила тебя, – выдавила мать, – а ты так говоришь обо мне…
– Любила, – Арабелла фыркнула, – Любила…
Она задумалась, будто пытаясь что-то поймать в глазах матери.
– Ты говорила, что не нужно жалеть себя, – наконец сказала королева, – и я перестала и начала действовать. И вот мои действия – взгляни на их плоды.
– Ты выбрала тёмный путь, – ответила старуха, глядя на горящие останки своего мужа.
– Тёмный, но справедливый, – покачала головой Арабелла, – и никто не остановит меня.
– Справедливый? – переспросила мать, – мы тебе ничего плохого не желали, мы хотели, чтобы ты жила хорошо…
– Желание сбылось, – улыбнулась дочь, – я живу лучше всех вспыховчан, вместе взятых, и добилась этого без вашей помощи.
– …А ты плюнула на наши с отцом старания, обернулась против нас, – печально промолвила старуха, – мы даровали тебе жизнь, привели на свет Божий. И ты нам так отплатила…
– В отличие от вас, я не считаю рождение в этом мире безусловной ценностью, – ледяным тоном отрезала Арабелла.
И с помощью телекинеза свернула матери шею. Дряхлое тело вспыховчанки повалилось на руки королевы, и теперь Арабелла не могла сдержать слёзы. Ненадолго она ощутила себя не могущественной волшебницей, а маленькой девочкой посреди мрачной ночи.
– Спасибо, – преодолевая горечь, произнесла она, – ты не показала мне путь, но отвратила меня от своего.
Исполненная печали, Арабелла подняла руки. Тело матери устремилось вниз и рухнуло у ног дочери. В сердце королевы образовалась хищная, ненасытная пустота. Левски покончила с родителями, с теми, кто заложил основы её жизни, и сейчас не понимала, что делать дальше. Но обещание, данное давным-давно, оставалось в силе. Арабелла не могла остановиться здесь, во
