Шрифт:
Закладка:
Голос Альмы вдруг стало не узнать. Он идёт словно издалека, окутывает, завораживает.
Много лун назад Альма обрела мету охоты, а теперь к ней прибавилась мета песни, которую отпустила её мать.
Сум на нижней палубе слышит историю своего народа и собственную историю. Он знает, что у него – мета садов. Он ещё не понимает, что делать с этим пока ещё неказистым даром: стоит задеть мокрый пол, как под его пальцами вырастает что-то вроде нежного кресс-салата.
Все эти годы в родной долине меты око спали у них внутри. Но были готовы проснуться, когда они покинут долину, когда нужно будет противостоять миру.
Часть памяти око здесь, на борту «Нежной Амелии», она в Альме, в Суме и ещё в животе Нао. Потому что Нао в шлюпке по-прежнему дышит. Её спасает, удерживая в живых, ребёнок, которого она ждёт и который уже несёт в себе четвёртую мету – дар целителей.
Но самое невероятное зрелище – на корме корабля. Вокруг красных букв, из которых составлено название судна, и в резных фризах вокруг окон притаились тысячи крохотных птичек. Съёжившись, они сидят на той невидимой стороне с самого начала перехода через Атлантику. Они не двигаются. Это птицы око. Температура их тел упала на десять градусов, а пульс – на тысячу ударов в минуту. Они спят, чтобы забыть про голод и недостаток цветов.
Последняя стайка птичек око – в тысяче миль отсюда: она пристала к корме другого судна, небольшого английского брига, который идёт в Луизиану. Темнокожий мальчик только что лёг на пол в коридоре у офицерских кают. На нём шейный платок, он одет лакеем, и наконец-то ему позволено закрыть глаза. Он думает о матери, которая укладывала его спать, называя Лилим. И слушает звуки клавесина из ближней каюты. Он лёг таким образом, что дверь, если капитан Харрисон откроет её, обязательно его заденет и он тут же вскочит и побежит готовить чай – в любое время суток, даже если ночь ещё не кончилась.
46. Всё ближе
Два часа ночи. Капитан Гардель встал за штурвал «Нежной Амелии». Перед ним растут очертания острова – словно кто-то поставил на море гору: остров Закхея. Корабль вошёл в глаз бури, так что вокруг затишье. Полная луна скользит меж облаков.
Гардель не следил за тем, что происходило в три последние ночи между шлюпкой, мужским и женским загонами. Пока на нижней палубе царил покой, он мог держать нужный курс, несмотря на шторм. До сих пор он ничего не менял в намеченном маршруте «Нежной Амелии». Он далеко обогнул северный берег Пуэрто-Рико, как будто направляется прямиком в главный порт Сан-Доминго. Но вдруг резко повернул на юг, идя в крутой бейдевинд, прямо к Закхее и сокровищу.
Рядом с капитаном гордо стоит Авель Простак. Капитан выбрал его, чтобы вместе отправиться на лодке к берегу, когда они войдут в эту Бычью бухточку. Лазарь Гардель предпочёл бы высадиться в одиночку, но знает, что ему понадобятся вторые руки, чтобы перенести сокровище. В помощь себе он возьмёт самого бесхитростного их обладателя из всего экипажа.
Он и не думал тут же грузить богатства на борт. При помощи Простака он хочет перепрятать их в другое место на острове. Позже он вернётся за ними тайно, на быстроходном судне, которое сам же снарядит.
Авель Простак весь сияет. Гардель зовёт его по фамилии. Представляет всем как своего адъютанта и нового плотника.
Юный матрос вспоминает своих приятелей, сидящих под арестом в каюте. И ему кажется, что, согласившись занять их место, он как бы отдаёт им должное.
Однако Лазарь Гардель уж точно не ждёт от Авеля особых талантов. Всё, что ему будет от него нужно: чтобы он умел держать в руках лопату, таскать сундуки или мешки с золотом, не задавая вопросов, и чтобы у него затем хватило глупости подставить затылок под удар поленом.
Гарделю останется лишь вернуться одному на борт, горюя о верном Простаке, который сгинул в расщелине или зыбучих песках. Он признает с досадой, что остров Закхея слишком опасен для стоянки. И «Нежная Амелия» за несколько дней дойдёт до Кап-Франсе в Сан-Доминго, где невольников продадут и они станут рабами.
Корабль потеряет всего-то несколько часов.
Остров Закхея проступает перед ними.
– Что нам надо будет найти на этом острове? – спрашивает Простак.
– Пресную воду, – отвечает Гардель, не глядя на него.
– Я на островах первый раз.
– Вот только жизнь мне свою не рассказывай.
За их спинами возник Паларди.
– Кажется, ваш бортовой врач хочет что-то сказать, – замечает Авель Простак.
– О ком ты? – спрашивает Гардель. – На борту больше нет врача.
Паларди всё равно подходит.
– Капитан, я по поводу той беременной женщины…
Гардель мрачнеет.
– Она умерла?
– Она ещё дышит.
– Ты знаешь, что с тобой будет, если она умрёт.
– В шлюпке много воды. Нужно её оттуда достать.
– И куда её деть прикажешь?
– Я больше не живу в своей каюте… – замечает Паларди.
– Там уже сидят Март с Пуссеном.
– Женщину можно было бы положить на постель. Там сухо. Они ей не помешают.
Он ни за что не признался бы, но втайне надеется на Пуссена, что тот её вылечит. Больше того – это его последняя надежда.
– Делай что хочешь, лишь бы она выжила.
Взгляд Гарделя устремляется вдаль. Он ищет рога быка.
Пуссен с Мартом встали. Им только что передали безжизненную женщину.
– Это она пела в шлюпке последние ночи, – говорит Паларди.
– Что с ней? – спрашивает Жозеф.
Паларди беспомощно качает головой. Он выходит, закрыв за собой дверь.
Теперь Жозеф Март и плотник сидят на полу, привалившись спиной к переборке. Они смотрят на беременную женщину на койке. Ее лицо повёрнуто к ним.
– Пятнадцать лет я ходил на судах вроде этого. – Пуссен шепчет, чтобы не разбудить её. – И уже лет двадцать как завязал.
– Из-за чего?
Он не отвечает. Ответ как будто лежит на койке прямо перед ними.
Откуда эта женщина? Где она окажется, если выживет? А её ребёнок?
И всё это горе – из-за чашечки кофе, ложки джема или шоколадной дольки за полдником… Из-за охватившей европейские гостиные сахарной лихорадки. Только колония Сан-Доминго за этот год поглотит своими плантациями сорок тысяч новых невольников.
– Теперь я строю амбары и церкви в Италии, – говорит Пуссен Жозефу. – Я бы показал тебе. Это хорошее ремесло.
Тишина.
Голова Жозефа падает набок. Он спит.
Они долго сидят так рядом, не шевелясь. Всё в
